В восьмидесятом с мужиками пошли толпою за грибами,
От вида берёз в глазах рябит, утренний лес к себе манит,
«Колючку»[2] я перерезаю, и банда наша на полигон ступает.
Паша Колчин, Валера Жилин, Артур Абразумян,
Любой на районе знает: каждый из них – отпетый хулиган.
И вот с корзинами, полными грибами, собрались мы домой,
Как вдруг за нами мощный взрыв раздался, ой-ой-ой-ой.
Стоим как вкопанные, эхо стихает; в сапоги кое-что стекает,
От сей задумчивости нас отвлёк Артура крик – «Атас!»
В ста метрах в землю вошёл очередной фугас.
Тут все мы как переполошились, на шеях напряглися жилы.
Без компаса, без карт, мы драпанули наугад – что есть силы!
Как хорошо, что все остались живы, Артур, Паша, Валера Жилин.
Учения артиллеристов научили – как можно хорошо стрелять,
И нас – с такою быстротою через забор колючий перелезать.
Да, Игоревич, чуть не погубил всю рать; запомнишь
Как подберёзовики у артиллеристов воровать! —
внимавшие смеялись – мог бы и несдобровать!
Всё, хватит трепаться – меру надо знать,
Все начали по своим местам рабочим разбредаться.
Для Павла же не закончилась гомеровская поэма,
Продолжила висеть над ним эллинская эмблема.
Лихо к нему подкатила богиня-архивариус Зинаида.
«Так и так, дел невпроворот, – скривила она рот. —
О, Павел, помоги! Сии авгиевы конюшни разгрести».
Начальник недовольный хмурится как Зевс,
Чувствую, упадёт мне на голову его трезубец.
Такой бардак они же сами развели – пипец,
Выручи же меня, Паша, добрый молодец; не то
Уйду я вглубь, как Атлантида, – манипулировала Зинаида.
Ну ладно, что уж не помочь, мать её, архива дочь.
Олег, ты слышал всё: я ухожу со склада прочь.
В хранилище свет затушу, запру его на ключ,
Если придёт какое чмо – будет до меня охоч, я буду наверху,
Пусть зовёт так, чтоб шум в цеху превозмочь – тогда приду.
Олег хитро прищурил глаз: «Что это за цаца тут у нас?»
Я всё дословно передам – как ты кого-то так назвал.
Моли богов, чтоб в целости остался, один хотя бы глаз,
Чтоб мог ты не на костылях передвигаться, а как сейчас,
И было чем тебе кусаться – чтобы кусками пищи упиваться.
И вот Павел один остался, на стуле Зинаиды распластался,
Включил погромче музыки звук и погрузился в мир цифр, букв.
По полочкам чертежи расставляя – пример педантичности являя,
Приводит добрый молодец в порядок Зевесов архив,
Поэтому не стоит опасаться Зинаиде никаких Харибд[3].
Вдруг скрип двери прорвался в устоявшийся мир цифр, букв.
Это к Павлу дружище Олег поднялся, улыбчивый такой, битюг.
В смущенье трётся у двери, взглядом взмолился он: Приди!
«Пойдем скобу мне дашь, студент», – промолвил сей приват-доцент.
О, чмо пришло – пошли!
На обратной дороге Павла перехватил начальник цеха:
– Ну что, готов?
– Чего, работа есть?
– Да, чертёж на месте лежит.
– Иду.
«Придётся тебе, Зинаида, в пучину всё же погрузиться – как Атлантида».
За работой время пролетало незаметно. Опасения развеялись – глаза боятся, а руки делают, так что настроение Павла постепенно улучшалось. Всё уверенней он чувствовал себя за станком. Новых оттенков в эмоции стала добавлять Виктория – она прислала ещё одну свою фотографию. Видимо, сегодня её очередь выбивать почву из-под ног.
Вот это фото! Вот это девушка! Какой овал лица! Какой взгляд, какая причёска! Какие глаза!
14:29 Ты такая милая, что у меня сердце заныло! Какая девушка прекрасная! Ты муза (моя).
Со склада, куда Павел заскочил на минутку, он вышел огорошенным. Фотография, конечно, вызвала отклик в его душе. Воображение же нарисовало не очень отрадную для него картину:
