– Или?
– Или она выздоровеет совсем, или нервная горячка вернется снова, и она погибнет.
– Нина!
– Да, Люда. Разве ты не знаешь, что первым условием спасения является риск? Риск на грани смерти или победы. Слушай меня, моя Люда.
Я должна испробовать одно опасное средство, чтобы вернуть ей разум. Я знаю, это очень рискованное средство, но…
– О, делай все, что знаешь, Нина! Я верю в твою мудрость и силу!
Слезы загораются в печальных глазах Людмилы Александровны, «тети Люды», как зовут ее воспитанники Джаваховского гнезда. Загораются и пропадают снова.
Бек-Израил говорит:
– Люда, там в соседней комнате арфа. Вели Марусе Хоменко взять несколько аккордов на ней. Маруся обладает слухом и сумеет справиться с этой задачей. Какие-нибудь импровизированные аккорды. Это не трудно. Потом пошли ко мне Селтонет.
Люда уходит, чтобы исполнить поручение своей юной подруги-воспитанницы.
Нина стоит у постели больной, глядя пристальным взором в бледное, безжизненное лицо Дани, в ее синие глаза, такие красивые, но лишенные мысли.
– Даня, – тихо, но повелительно говорит Нина.
– Что?
Слабо и беззвучно падает это «что» с побелевших, слипшихся губок.
– Даня, тебе лучше? Не болит голова?
– Нет.
– Ничего не болит?
– Нет.
– Ты тоскуешь по маме?
– Нет.
– Ты знаешь, где она?
– Она рядом со мною!
– А ты?
– Во дворце из яшмы и гранита.
– Кто ты?
– Я – заколдованная царевна из волшебной сказки. Я сама сказка о таланте и красоте.
– Бедная Даня! Бедное дитя!
Легкие, чуть слышные аккорды звучат за стеной.
В лице Дани появляется тревога. Напряжение застывает в лице, в бровях, губах и глазах.
– Это арфа. Твоя арфа, Даня, – говорит Нина, понизив до шепота свой гортанный кавказский говор. – Ты помнишь, как играла на ней?
По лицу больной пробегает судорога, первый проблеск мучительного старания припомнить что-то.
Потом лицо это делается опять безучастным, как маска. Тогда Нина оборачивается назад. За нею стоит Селтонет, позвякивая своими монистами, с горящим, как у кошки, любопытным взором.
– Подойди сюда, – приказывает ей Нина.
Не без робости молоденькая татарка приближается к ней. У нее гибкая, извилистая походка и хищное, выжидательное лицо.
– Что прикажет «друг» бедненькой Селтонет? Что желает от несчастной бедняжки Селтонет звезда души ее, Нина! – льстивым голосом осведомляется она.
Лицо Бек-Израил хмурится сильнее.
– Слушай меня, Селтонет. Брось свои выходки, хитрая девочка! Из-за твоего упрямства чуть не погибло это дитя. Если бы ты послушалась нас и не выбежала из кунацкой тогда и не сообщила бы этой несчастной так грубо и неумело ужасную весть о смерти ее матери, она бы не переживала того, что переживает теперь. Слышишь меня, Селтонет?
– Но что же может сделать теперь Селтонет, сладкий луч солнечного восхода, моя джаным-радость, черноокая царица моей души?
Черные брови Нины сходятся снова.
– Молчи, не кривляйся. Ты должна исправить свою вину. Слушай! Собери все свои силы и вспомни хорошенько тот вечер, как было все тогда, и повтори все, что ты сказала ей тогда, все, как было. Словом, сумей испугать эту девочку вторично точно так же, как испугала ее тогда, в первый раз! Поняла? Это нужно для того, чтобы привести в чувство, спасти эту несчастную, вырвать ее из того состояния, в котором она находится теперь.
– Поняла, радость моего сердца! Поняла тебя Селтонет.
– Ну, начинай! Я буду тут же, около вас.
Нина поднимает руку, повелительным жестом указывая на дверь.
