Дальше доктора за дело берутся. Вводят, что обещали, через пах, боли нет, без наркоза делают, он и не надобен – катетер тонюсенький. Грудь под рентгеновским аппаратом, изображение на экран монитора выводится с увеличением раз в шесть, наверное. Само сердце вроде и не видно, насквозь просвечивается. Вдруг тепло становится внутри – побежала жидкость; странное ощущение, ни с чем не сравнимое, так, наверное, кровь по жилам течет, если подогреть. Врач, который катетер вставлял, вроде как что-то продергивает сквозь него. Почти не чувствуется, во всяком случае, боли никакой. Это глазом еле заметный щуп, Костя знает: он с кровью по артериям доставлен к сердцу и сейчас покажет полную картину. Интересно наблюдать на мониторе, как щуп мимо больших и малых артерий и петелек сосудов ходит, то приблизится, то отдалится, то сольется с ними.
На мониторе компьютера циферки бегут, в них-то сейчас самое главное, Костя вглядывается, понять пытается.
Хорошо, когда же стент ставить начнут, пружинку то есть? Вводят такую пружинку в артерию сердечную в том месте, где забита она бляшками холестериновыми, раскрывается пружинка, расширяет артерию – и снова идет кровь. Фридман не торопится, тихо разговаривает о чем-то с коллегами, Косте не слышно. Еще минут десять проходит, отключают его от аппаратуры, вынимают катетер, сестры датчики отлепляют. А стент?
– Не будем ставить. Главные артерии ваши, мистер Ситников, забиты так, что стенты поставить невозможно: риск большой и эффекта не даст, – говорит Фридман все с той же улыбкой, точно приятную новость сообщает. И дальше уже по-человечески: – Для нас полная неожиданность, мы не думали, что настолько сильно забиты. Вы ведь говорили врачам нашим, что раньше болей не было, одышка небольшая, и все, и вы еще сравнительно молоды… Оказалось, одна артерия на все сто процентов забита, две другие – на девяносто два. Тут мы бессильны.
– Что же делать?
– Оперироваться. Иного выхода нет.
В палате Дина ждет его не одна – с Машей. Веселенькая история… Ввозят Костю на каталке, оживленный разговор между дамами прекращается. Вид у них слегка возбужденный: знакомы прежде не были, Маша о Костиной дочери, понятное дело, наслышана, та о любовнице его не знает. Теперь познакомились. Когда Костя телефон Машин оставлял для контакта, не подумал о последствиях. Не до того было. С другой стороны, почему скрывать надо? Незачем скрывать. О чем уж они говорили в его отсутствие, можно догадываться только. Надо полагать, меньше всего Дину волнуют взаимоотношения отца с этой коротко стриженной, в рыжизну, как ее там зовут… Две красавицы сшиблись, с объекта внимания, с Кости то есть, друг на друга переключаются: как побольнее уязвить, из равновесия выбить, без грубостей открытых, хамства, деликатно и ядовито, как только женщины умеют.
Маша наклоняется и без стеснения целует Костю – своего рода вызов. Дина принимает его, за ней не заржавеет:
– Ладно, нежности потом, что доктора говорят?
– Ничего утешительного, резаться придется.
– То есть как? – дамы в один голос.
– А вот так, – и пересказывает Фридмана.
У Дины шок. Сидит бледная, пальцы сцепив до побеления костяшек. Но подколоть Машу, а заодно и отца, даже в этой ситуации не упускает возможность.
– Поворкуйте, голуби, а я пойду на службу звонить, попрошу еще day off (отгул). Я у тебя, папа, остановлюсь, не мотаться же взад-вперед.
