Джин в наследство - страница 12

Лет шест назад она была в гостях у художника в восточной Европе, он совместил открытие выставки с новосельем в новом доме. Такой же из красного кирпича с толстыми стенами и сводчатыми окнами. Художник выкупил древнюю конюшню у муниципалитета всего за 500 евро. Не потому что был сватом или братом местного главы, а потому что представил в городском собрании подробный план реконструкции. Оборудовав в доме жилые помещения, камин, мастерскую и бассейн, он оставил внешние стены такими какими их запечатлели старые фотографии. Художнику не разрешили обносить участок забором, и объявили, что на поле перед домом будут пастись лошади. За это он вправе брать деньги с хозяина стада. Выставка Мане не понравилась. Художник не писал картины, а промышлял инсталляциями. На глазах у Мани, старую железную лейку, с небрежно вырезанной из металла головой аиста в носу, купил какой-то безумец. Его не остановил даже неряшливый моток колючей проволоки, из которой художник-инсталлятор соорудил гнездо с функциями постамента. По обеим сторонам, опять же из проволоки с колючками, было выгнуто нечто, в чем зритель должен был увидеть крылья. Но воспринимать это как крылья можно было исключительно с большой натяжкой искривленного сознания. Пятнадцать минут назад художник Эвальд растолковал Мане, что аист птица вольная, далеко улетает на зимовку, а весной прилетает гнездиться на родину. Но восточная Германия долго жила за глухой стеной цивилизованного мира, настолько долго, что люди забыли каково это быть свободным. И как этот аист, продолжают жить опутанные коммунистическими догмами, как колючей проволокой. Спросил откуда Маня приехала, услышал, что из Латвии и сочувственно вздохнул: «Ваш случай еще хуже». Маня стояла у лейкоаиста, пялилась на грубый клубок проволоки, удивлялась почему автор не отдраил бок лейки от ржавчины. И наконец стала свидетелем продажи этого сомнительного произведения искусства за 59000 евро.... В Германии старинные здания не рушили. В Латвии тоже, они с Глебом часто ездили на развалины крепости в Добеле, где проходили певческие праздники. Философия местных звучала так – время разрушений ушло невозвратно, наступил период созидания. У кого как. Она немного постояла у груды разбитых кирпичей дома, в котором жили первые поселенцы гарнизона, отапливаясь дровяными печками и таская ведрами воду из колонки. Когда появились первые блочные дома, люди переселялись в них неохотно. Этот строили пленные немцы, дом был теплым, из окон не дуло, а вечный гул вертолетов почти не проникал через толстые стены. И вот теперь здесь груда кирпичей, из которых торчат круглые сухие бревна. Отличный строительный материал лежал под открытым небом. Говорят, что военные готовят гарнизон для передачи на баланс района, и здания с прохудившейся крышей никому не нужны. Расточительство конечно, но страна у нас богатая. Только люди в ней живут бедно.

Уже из леса, Маня услышала радостные визги детских голосов, она ускорила шаг – замешкается и муж застукает ее с мокрым купальником.

Лже-шпионы были на посту, Лена разговаривала с молодой женщиной, которая в ответ, то пожимала плечами, то коротко кивала. Маня знала – молодая мама с мужем еще семь лет назад приехала в гарнизон к дальним родственникам из Луганска. Муж исполнял в гарнизоне роль сантехника и мастера на все руки. Маня с Глебом сами приглашали несколько раз Андрея, он устанавливал розетку, менял газовую плиту, помогал вешать кухонные шкафчики. А на днях обещал вырезать и установит стекло на дверцу мебельной стенки. Визит рукастого луганчанина стоит недешево, оставит мастеровой недоделку дня на три, а явиться, чтобы устранить аккурат в то время, когда поспеет новая нужда в его хозяйственных талантах. Закончит, и на вопрос «Сколько с нас?», закатит глаза, улыбнется и называет цену: «Две тысячи хватит». Маня вздыхала, Глеб открывал портмоне и выдавал Андрею деньги. В очередной раз она даже пошутила: