– Не говори мне о политике, – отмахнулась донья Констансия, – я ничего в ней не понимаю и понимать не хочу. Но твои взгляды ужасны, ужасны, ужасны! Я сказала твоему отцу: «Индалесио! Не сердись на девочку. Это виновато ужасное нью-йоркское воспитание, которое она получила по твоей, да, именно по твоей вине…»
Джоанна быстро взглянула на тетку и, опустив голову, погладила пушистый ворс ковра.
– А… он сердился?
Донья Констансия спрятала зеркальце и кончиками пальцев забарабанила по своему лицу с виртуозной быстротой.
– Сердился ли он? Это не то слово, дорогая, не то слово. Он внутренне кипел, понимаешь, именно кипел… уж поверь – кому, как не мне, знать приметы его настроения… Твой отец кипел, Джоанна, я сразу поняла это по движениям его рук. После ужина я улучила минуту и уговорила его отложить разговор с тобой на завтра. Ну, а за ночь он успокоится. Ты согласна, что я оказала тебе немалую услугу?
– Безусловно, – тихо ответила Джоанна. Отец вспыльчив до бешенства, она знает это очень хорошо. Да. сегодняшнее ее поведение было непростительной глупостью.
– Ну, вот. Одним словом, я сделала все, что могла, – торжественно объявила донья Констансия, – а остальное зависит от тебя самой. Обдумай за ночь свое поведение, признай собственную неправоту и утром скажи отцу, что раскаялась. Надеюсь, у тебя хватит здравого смысла и рассудительности. Ну, спокойной ночи, дорогая. Нет-нет, не целуй меня, ты же видишь, я уже в маске. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, тетя…
Джоанна постояла, глядя на дверь, за которой скрылась тетка, потом прошлась по комнате и села на прежнее место, поджав под себя ноги. Опустив голову, она сдвинула брови и снова принялась поглаживать ладонью ковер. Сейчас ей больше чем когда-либо хотелось увидеться с Мигелем.
В темноте скрипнула калитка, раздался хруст шагов по дорожке.
– Дон Мигель? – спросила сидящая на пороге женщина.
– Он самый. Добрый вечер, донья Химéна. Еще не вернулся?
– Да нет еще, – словоохотливо заговорила женщина, – ума не приложу, куда он запропастился; и ужин давно простыл, а его все нет и нет. Садитесь, дон Мигель, подождите, он с минуты на минуту должен приехать. Расскажите, какие новости, – вы ведь газету получаете…
Пришедший опустился рядом на камень и закурил. Быстрый огонек на мгновение осветил расстегнутый ворот белой рубахи и худощавое молодое лицо с едва заметными индейскими чертами.
– Какие же новости вам рассказать, донья Химена? – сказал он, затянувшись дымом. – Вот скоро приезжает новый учитель…
– Ты, может, все-таки нас познакомишь, сестренка? – спросил из темноты посмеивающийся мужской голос.
Дон Мигель удивленно оглянулся, донья Химена ахнула и засмеялась.
– Ох, правда, я про тебя и забыла! Это мой брат Аугусто, сегодня приехал из Пуэрто-Барриос, познакомьтесь… А про дона Мигеля я тебе уже рассказывала.
– Положим, про дона Мигеля мне рассказывала не только ты, – сказал незнакомец, подходя ближе и подавая руку учителю. – Рад познакомиться, сеньор маэстро.
– Очень приятно, – ответил тот. – Кто же это вам про меня рассказывал, если не секрет?
Из открытой двери послышался сонный голос ребенка: «Мами-та-а!..» Донья Химена встала и, неслышно ступая босыми ногами, вошла в дом.
– Кто рассказывал? – переспросил дон Аугусто, усаживаясь рядом с Мигелем. – А один наш общий знакомый, скажем так. В профсоюзном руководстве Пуэрто-Барриос у вас нет никого из приятелей? Не припомните?
