– И вот я хочу спросить, – договорила я, спохватившись, что упустила самую важную часть, – не могли бы вы передать мне содержимое ее депозитной ячейки?
Достав ключ из кармана, я положила его на стол, но президенте Макони едва взглянул на него. Спустя секунду неловкого молчания он поднялся, подошел к окну и хмуро уставился на крыши Сиены, заложив руки за спину.
– Ваша мама, – сказал он наконец, – была мудрой женщиной. Когда Господь забирает людей в рай, их мудрость он оставляет на земле. Души мудрых витают вокруг беззвучными совами, и глаза душ видят в темноте, непроницаемой для нас. – Он сделал паузу и потрогал слегка ослабший свинцовый переплет. – В каком-то смысле сова – символ всей Сиены, а не только нашей контрады.
– Потому что все сиенцы мудрые? – предположила я, не понимая, к чему он клонит.
– Потому что сова – наш древний предок. У греков она олицетворяла богиню Афину, деву-воительницу. Римляне звали ее Минервой. Во времена римского владычества в Сиене был храм, посвященный Минерве. В наших сердцах всегда горела любовь к Деве Марии, даже в глубокой древности, когда еще не родился Иисус. Для нас она всегда была здесь.
– Президенте Макони…
– Мисс Толомеи, – повернулся он наконец ко мне, – я пытаюсь понять, чего хотела бы от меня ваша мама. Вы просите отдать вам нечто, причинившее ей много горя. Пожелала бы она, чтобы я отдал это вам? – Его губы тронула слабая улыбка. – Впрочем, это решать не мне. Она оставила это здесь, не уничтожив, – значит, хотела, чтобы я передал это вам или кому-то другому. Вопрос в том, уверены ли вы, что хотите это получить?
В наступившем молчании четко слышался дробный звук капель, падавших в пластмассовое ведро в ясный солнечный день.
Вызвав хранителя второго ключа от банковского сейфа, похоронно-серьезного синьора Виргилио, президенте Макони повел меня по отдельной лестнице – винтовой спирали из древнего камня, явно ровеснице дома, – в самые глубокие недра банка. Так я впервые узнала, что под Сиеной есть особый мир – мир пещер и теней, резко контрастировавший с залитыми солнцем оживленными улицами.
– Добро пожаловать в Боттини, – сказал президенте Макони, когда мы шли по похожему на грот коридору. – Это подземный акведук, построенный тысячу лет назад. Здесь сплошной известняк, поэтому даже с помощью существовавших тогда примитивных инструментов сиенские инженеры смогли создать разветвленную сеть туннелей, подведя пресную воду к общественным фонтанам и даже к подвалам нескольких частных домов. Сейчас акведук, разумеется, не используется.
– Но люди туда спускаются? – спросила я, трогая шершавую стену из песчаника.
– Нет, конечно! – Президенте Макони забавляла моя наивность. – Это опасно. Легко заблудиться – никто не знает Боттини целиком. Существует великое множество историй о всяческих тайных проходах, но нам не нужно, чтобы по подземельям носились толпы искателей. Известняк – пористый камень, легко крошится, а наверху – вся Сиена.
Я отдернула руку.
– Но ведь стена укреплена?
Президенте Макони ответил как-то робко:
– Да, в общем, нет…
– Но здесь же банк! Такой риск!
– Однажды, – отозвался президенте, неодобрительно подняв бровь, – кто-то попытался вломиться. Один-единственный раз. Прорыли туннель. Это заняло у них несколько месяцев.
– И что с ними случилось?
Президенте Макони указал на камеру видеонаблюдения, установленную в углу потемнее.
