– Вы одиночка?
– Признаться, ещё тот. Кажется, мировоззрением я так и не дозрел до своего возраста. Как ни посмотрю на ровесников, на их жизненные ценности и ориентиры, так тут же душу выворачивать начинает. Поэтому к взаимодействию с ними меня совсем не тянет. Да и вообще уже ни к кому не тянет.
– Не самое завидное положение для будущего психолога, – отметила Анна Евгеньевна.
– И не говорите, – добавил я.
Мы замолчали. Я медленно пил горячий какао.
– Любите какао? – спросил я, чтобы не затягивать наступившее молчание.
– Вы не представляете, насколько! Это моя слабость. Даже наоборот – моя сила. Готова пить его в любое время дня и ночи.
– Это интересно, – улыбнулся я. – А я вот практически и не встречал в своей жизни людей, которые бы, как Вы, так сильно любили этот напиток.
– На самом деле это Илона очень любила какао. Она всегда просила меня покупать его, вот я частенько и заходила за ним в магазин после работы. А дома мы вместе садились и пили. Но это было давно. Очень давно…
Анна Евгеньевна задумалась. Я тоже. Наверное, за толстым слоем того, что мы предпочитаем и любим, сияет какая-то особая тонкая прослойка, которая и сделала это столь дорогим и близким нашему сердцу.
– А что Илона? Как она последние дни? – спросила Анна Евгеньевна.
Обманывать и вилять я больше не имел права. Да и в этом отпала всякая необходимость. Анна Евгеньевна теперь знала, что я всего лишь студент. И знала даже про мой длительный период созревания. Очень необычно рассказывать кому-то другому такие вещи. Буквально щиплет что-то внутри: «Ты что творишь?! А ну прекращай раскрываться! Сейчас же остановись! Иначе будет больно! Люди ведь такие существа: воспользуются твоей открытостью и потом ударят в самое больное место! Закройся! Закройся сейчас же!»
– На следующий день, узнав, что Вы приходили на собрание и что с Вами там… случилась неприятность, Илона тут же сбежала с уроков. И до сих пор не появлялась.
– Стыдится… – На лице Анны Евгеньевны появилась болезненная ухмылка. – Она начала меня стыдиться с того самого момента, как я потеряла зрение. И где же она сейчас?..
– Я не знаю. Наверное, у подруги, как Вы и говорили. У Вас нет её номера? Потому что телефон Илоны недоступен.
– Нет. Илона не стала бы мне давать номер подруги. Да и у подруги ли она… ещё далеко не факт. Ей в голову может прийти всё что угодно.
В следующее мгновение я содрогнулся из-за истошного, нутропробирающего крика. Анна Евгеньевна, как и я, сразу же повернула голову на этот звук, доносившийся откуда-то из-за стены.
Детский крик.
Который через мгновение перетёк в рыдание. На его фоне появился взрослый мужской голос. Разобрать слова было невозможно, но затем последовал новый звук. И, пожалуй, страшнее, чем крик и рыдание.
Звук удара.
А после – опять крик с рыданиями.
Затем снова удар.
И вновь истошный вопль.
По интонации мужского голоса было понятно: грозно отчитывает. И каждая фраза завершалась громким ударом: то ли по лицу, то ли по другой части тела. Треск от удара был отчётливый и, без сомнений, жестокий. Будто били хлыстом.
– Постоянно это происходит… – едва слышно вымолвила Анна Евгеньевна. – Зверски наказывают ребёнка.
Последовал ещё удар. Вопль ребёнка беспрепятственно проникал в нашу маленькую комнату. Замерев, я вслушивался в эти ужасные звуки – не дыша и не в силах пошевелиться. Невероятно странные чувства заёрзали внутри меня. Крохотная квартира. В ней живёт слепая женщина со сломанной ногой. Дочь, прозябая в подростковой путанице, совсем не помогает ей. Соседи за стеной чуть ли не до смерти избивают ребёнка… Да ведь эта квартира – самая настоящая ОБИТЕЛЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ СТРАДАНИЙ!
