Девчонка нахмурилась.
– Думаешь?
– Скорее всего. Элли, ты должна срочно вернуть прототип отцу.
– Да, хорошо. Только сначала отведу тебя к нашему доктору. Ты вся в крови...
Я с удивлением на неё посмотрела, потом перевела взгляд на белоснежную тунику, на которой алела кровь. Медленно провела ладонью по лицу и увидела на ней красную полосу. Наверное, из носа. Это многое объясняет. Осторожно коснулась ушей. Чисто. Внезапно мне вспомнился наш недавний разговор с господином Штольцбергом, и я представила, что случится, когда он обо всём узнает.
– Элли, если я пойду к врачу, то у него возникнут вопросы. Придётся рассказать правду. А что сделает твой отец когда выяснит, что ты выкрала его прототип и чуть не убилась?
Зрачки Элли от понимания и испуга расширились.
– Наверное, запрёт в каком-нибудь закрытом пансионе и усилит охрану... Но это всё ерунда, – неуверенно сказала она.
Элли была любопытной, и её тянуло к тем прекрасным вещам, к которым запрещал приближаться отец. Беспокойство господина Штольцберга было понятным, но мне казалось, что если бы у его дочери было чуть больше свободы, то многих неприятностей можно было бы избежать. Сделанного не воротишь, всё так. Но Элли сама себя уже наказала. А что будет с ней, если ей окончательно перекроют кислород?
– Элли, я никому ничего не скажу, только пообещай, что ты больше никогда, слышишь, никогда не станешь ничего брать без разрешения из кабинета отца. Особенно прототипы.
Девчонка молча кусала губы. Взгляд серых глаз метался от моего лица к кровавым следам на одежде и обратно – её терзали сомнения и чувство вины, а моё предложение было таким соблазнительным.
– Элли, мне просто нужно отлежаться. Я в норме. Не думай об этом.
– Хорошо. Обещаю, – наконец тихо сказала она.
Я крепко схватила её за плечи и заглянула прямо в глаза:
– Точно?
Она покивала, и по щекам опять потекли дорожки слёз.
– Я очень испугалась, Кара.
– Знаю. Давай собираться, пока нас никто не застукал. Я, наверное, проторчала в сфере часа полтора...
– Нет, Кара, минут десять, если не меньше...
Я удивленно на неё посмотрела. Выходит, в кубе время течёт иначе. Десять минут, всего десять минут... А что бы случилось с моей психикой, проведи я там час или более?
– Не важно. В любом случае, нам надо уходить. Есть соображения, как свернуть этот чёртов механизм?
Кое-как совместными усилиями нам удалось вернуть адов прототип в исходное состояние, а потом мы незаметно нырнули в подземный ход. Боль в правой ноге и руке исчезла. Однако меня мутило, перед глазами всё плыло, а каждый звук, каждое слово, каждый поворот, наклон головы – отдавались болью. В какой-то момент, покачнувшись, я привалилась к прохладной стене и услышала обрывок чужого разговора:
– Я тебя не понимаю, Шон, – размеренно, отстранённо вещал жёсткий, как сталь, бесцветный мужской голос. – Тебе по силам довести прототип до абсолютного совершенства, раскрыть его механику во всей возможной красе, безжалостной и неоспоримой, но ты почему-то старательно от этого уклоняешься.
Я приоткрыла глаза. Элли приложила указательный палец к губам. Теперь ясно, как она добывает свою информацию. Выходит, предосторожности господина Феррена не беспочвенны.
– Ты так высоко оцениваешь мои способности, Торнтон, – произнёс Шон с едва уловимой насмешкой. – Я польщён.
– Отказываться признавать очевидное глупо. Как и уклоняться от своего предназначения. Уменьшить чип до размера наночастицы и изменить способ ввода, уверен, тебе не составит труда.
