Вика отошла к бару, на ходу продолжая рассказывать:
– Тут он меня как-то заревновал, Отелло придурошный. Увидел, какой у меня постоянный взлёт успеха. Говорит: «Люблю тебя, моя комета, но не люблю твой длинный шлейф». Я возмутилась, чего-чего, а умею ставить в рамки приличия: «Если они кобели, так, что ли, я сучка? А к тому же один ты, что ли, говорю, ценитель прекрасного, что ли?» Правильно отрапортовала?
– А шлейф из кого состоит?
– Охранники там разные, шоферня, водилы. Но они же понимают, если что, им тут не жировать. И вообще даже не жить. Дальше комплиментов не идут. Повар только в коридоре прижал, прямо туши свет: «Ош-шуш-шаешь?» В смысле чувствую ли я искомое волнение? Но тут же и отскочил. Боятся же все жутко. А я не боюсь! Я с кем угодно могу закрутить, но не́ с кем же, его же все трепещут. И есть отчего. Он не только с деньгами, это и дураки могут, но и умный. Я раз подслушала их заседание. Он так резко кого-то перебил: «Сядьте! Вы думаете, что сказать, а я говорю, что думаю».
Вика переставила вазу с цветами со стола на подоконник.
– Раз я его чуть не уморила до смерти. Частушкой. «Милый Вася, я снеслася у соседа под крыльцом. Милый Вася, подай руку, я не вылезу с яйцом». Что было! Он хохотал до покраснения морды. Я испугалась, даже пивнула из его рюмки для спокойствия. Думала в Первый отдел звонить. Я же положительная женщина, зачем мне убойные ржачки? До кипятка хохотал. Ожил. Икал только долго. Вот такая моя планида, – сказала Вика, вдруг пригорюнясь. – Я – копия женского пола, нам много не доверяют… – И тут же встряхнулась: – А рассудить, так больше-то нам, бабам, зачем? – Вика вновь загрустила. – Дни мои идут, я тут заперта. Иван же царевич не придёт же. Ох, вот бы пришёл, я бы посмотрела на него взором, он бы ответно посмотрел, это же было бы вполне не хуже, так ведь именно?
– Он придёт, – пообещал я.
Николай Иванович
Явился белый человек, лет пятидесяти. Крепкий, доброжелательный. Такими бывают важные референты у больших начальников, без которых начальники ни шагу. Коротко пожал руку, представился Николаем Ивановичем, предложил сесть. Мы сели в дорогие кожаные кресла напротив друг друга. Он немного помолчал, видимо ждал какого-то вопроса с моей стороны, и заговорил сам:
– Существует выражение: «Человек – самое высокоорганизованное животное». Вот до какой дикости додумались высокоорганизованные животные. Кого цитирую? – Я молчал, он продолжил: – Или: «Несчастья человека никогда не прекратятся, пока он будет думать о земном, а не о небесном». Или: «У Бога нет смерти, у Него все живы. Душа бессмертна, поэтому надо готовить себя к вечной жизни». И ещё: «Россия всех ближе к Небесному престолу». Ещё? «Демократии в России – не власть народа, а власть над народом». Ещё? «Где Конституция – там видимость справедливости, при ней человек бесправен». Или: «Воруют не в России, а у России». Далее: «Любые реформы демократов увеличивают число дармоедов и ухудшают условия жизни». Блестяще! А эта? «Вся система российского образования теперь – это конвейер производства англоязычных ЕГЭ-недоумков». Или на десерт: «Чем необразованнее бизнесмен, тем он успешнее». А? Песня! Так бы повторял и повторял. Да листовки бы с такими текстами разбрасывал.
Мы оба молчали какое-то время. Молчать было невежливо, я сознался:
– Да, это цитаты из моих работ. Но приписать их себе не могу. Это написано на основе прочтения Священного Писания, Святых Отцов. То есть тут я просто передатчик их мыслей. Пчела собирает нектар с цветов, но не для себя, несёт в общий улей.
