– Легко сказать.
– Да и сделать не трудно.
Но Фомский еще долго не успокаивался и время от времени вместо привычных ругательств произносил в сердцах: «Да это же просто какое-то египетское метро!» Или: «Е-гипетское метро!» И даже: «Ё-гипетское метро!»
После их поисковых прогулок Фомин еле живой добирался до дому и падал, как подкошенный, на свою трехспальную кровать. Легкий на подъем Фомский страдал куда меньше и к тому же провел время не без пользы для себя: по одному из адресов, где жили когда-то какие-то дальние родственники Сыча, ему удалось снять хорошую чистенькую комнату, стоившую почти вдвое меньше, чем та, что он снимал до сих пор.
Каждый вечер Вера звонила Фомину и требовала отчета. Тот докладывал. А на следующий день отправлялся к Фомскому. Иногда они целый день просиживали там – Фома серьезно опасался, что Вера нагрянет к нему с проверкой. В такие дни туда приходила Марина и что-нибудь готовила им на общей кухне.
Соседями Фомского по квартире оказалась тихая пара: поджарый седой старичок и молодая женщина – отец и дочь, занимавшие две довольно большие комнаты. Дочь производила впечатление неприступной строгости, старичок был спокоен и приветлив. Дня через три Фомский познакомился с ним при несколько странных обстоятельствах. Он варил на кухне кофе, а когда вернулся к себе, старичок в светлом костюмчике сидел на стуле у раскрытого окна, смиренно соединив колени и уложив на них худые длинные кисти в голубых венах.
– Здравствуйте, – кивая, поздоровался он с вошедшим Фомой.
– Добрый день. Хотите кофе? – предложил Фома.
– Нет.
– Чаю?
– Нет, и чаю не хочу. А нет у вас чего-нибудь покрепче?
– Ликер подойдет?
– С удовольствием.
Фома достал ликер, налил рюмку и протянул гостю.
– Спасибо, – поблагодарил тот и медленно, маленькими глотками, прикрыв глаза от удовольствия, стал пить.
Фома заметил за собой, что смотрит на соседа с удовольствием. В наполненной солнцем уютной комнате он – тихий, светленький, опрятный – был как-то чрезвычайно уместен.
Допив ликер, старичок подмигнул и попросил еще. Фома налил.
– Вы квартирант?
– Да. Меня зовут Фома.
– Редкое имя.
– Это не имя, кличка. От фамилии Фомский. Так меня все называют. У меня есть друг, он здесь был…
– Я видел.
– Его фамилия Фомин, и он тоже Фома. Мы учились в разных школах, и поэтому одинаковые клички. А как вас?
– У меня нет клички. Просто Игорь Сергеевич.
Они пожали друг другу руки; старичок еще потянул из рюмки и сказал:
– Когда-то давно здесь уже жил квартирант. Валентин. Он убил сапожника. Не слышали? Попал в сумасшедший дом.
– Нет. А за что?
– За что? За то, что убил сапожника.
– Нет, я как раз и имел в виду: за что он убил сапожника?
– Ани за что, просто так. Поэтому и попал в сумасшедший дом. А если бы убил за что-то, попал бы в тюрьму. Очень просто.
Фома вежливо покивал, мол, бывает, и спросил:
– И как он его убил?
– Ножом. Три раза ударил и все. Хотя уже первый удар был в сердце.
– А кем они были друг другу? Друзья? Родственники?
– А никем. Совершенно. Они и знакомы-то не были. В том-то ж и дело. Вбежал с улицы в мастерскую, схватил нож и убил.
Старичок допил рюмку и облизал губы.
– Еще? – спросил Фома.
– Если можно. Очень вкусно.
– Да, – протянул Фома, наливая ликер. – Странно. Вот так сидишь, а тебя вдруг раз и все…
– Это если смотреть со стороны. Тогда действительно странно и непонятно.
– А вам понятно?
Старичок вздохнул, поднял глаза в потолок и пожал плечами.
