Немного успокоившись, я осмотрелся более внимательно. А почему здесь поле, если мы в тайге? Где же непроходимые леса? Где тайга? Его не было в поле зрения. Оказалось, что и в непролазных дебрях находятся такие вот островки свободы.
Метрах в пятидесяти от дома одиноко стоял миниатюрный клен с ярко-красными листьями, часть из которых уже опала и легла красивым ковром у подножия дерева. Дом старика не был огорожен хоть каким-нибудь забором. Изба Алмаза находилась буквально на отшибе, ближайшие дома едва виднелись за холмами. Но узкая дорожка к его дому была хорошо протоптана.
Старик вышел и позвал нас завтракать. Непонятно откуда вылез Максимка и ринулся в дом. Я тоже прошел. На столе стоял большой чугун с гречневой кашей. Рядом лежало несколько помидор и полбуханки ржаного хлеба. Я настолько проголодался, что был рад и этому. Насытившись, я продолжил разглядывать комнату. На стене в круглой деревянной рамке висела старая потертая фотография молодой девушки со светлыми кудрявыми волосами. В углу, как и положено, у стариков, стояло несколько икон, тоже очень старых. Печь занимала четверть комнаты. Я снова попытался найти глазами дверь в другую комнату, но опять ничего не нашел. Неужели этот дом такой маленький? Да и вещей в нем было по минимуму, только самое необходимое. Все очень скромно, но уютно. Все-таки не вещи определяют атмосферу, а нечто другое.
Все это казалось мне таким родным, но в тоже время очень далеким. Опять я резко почувствовал запах этого дома, хотя он присутствовал постоянно. И тут я вспомнил. Я вспомнил! Все свое детство я ездил на каникулы в деревню к бабушке. Даже зимой, даже осенью, в слякоть. Из дома было не выйти, дождь лил дни напролет, а я сижу у печки, дрова трещат, и мне хорошо… Тепло и спокойно. Бабушка хозяйничает на кухне, а я сижу и смотрю в окно. Мне больше ничего не было нужно, только быть в этом доме. И я тут же понял, чем это пахнет у старика. Это запах варева для свиней, коров, овец и прочего скота. Бабушка каждое утро варила в чугунах такую же непонятную мне смесь. Каждый раз она выглядела несколько по-иному. То там виднелась перловка, то объедки с нашего стола, то очистки от картофеля. Помню, я все удивлялся: «Как это едят бедные животные?» На что бабушка только посмеивалась. И также пахло у нее в доме, как сейчас у Григория Матвеевича. Насколько я понял, скотины у него нет. Наверное, таким пойлом он кормит свою собаку.
– Ну, так зачем пожаловали? – прервал молчание старик и улыбнулся.
Я вкратце рассказал ему о цели нашего визита.
– Какие тут секреты долголетия? – удивленно возразил Алмаз, – у долголетия должен быть смысл. Для чего живешь? Понимать надо…
Почувствовав, что интервью началось, я предложил выйти на улицу.
Мы уселись на скамью возле дома. И только тогда, оказавшись очень близко с Григорием Матвеевичем, я обратил внимание на его лицо. Оно было смуглое и мелкое, все изжевано морщинами и складками. Внешность для старика самая обычная. Но глаза! Это были особенные глаза. Они так же были маленькими и глубоко посаженными. И это неизменно сказывалось на его чертах. Это были два глубоких тоннеля, в конце которых горели два ярко-голубых огня. Если посмотреть пристально, то в них можно было затеряться. Старик молчал, но его глаза говорили о многом. Всю его жизнь можно было увидеть в этих глазах. Это непередаваемо!
