Усевшись в кресло, подтягиваю колени к груди. Роняю лицо в ладони и позволяю эмоциям взять верх, позволяю скопившемуся напряжению найти свой выход. Просто плачу. На душе так паршиво, внутри все сжимается от тоски, а сознание рисует образ мамы. Ее добрые глаза, ее теплую улыбку. И нестерпимое желание поговорить с ней терзает душу. Почему она скрыла правду? Почему ничего не рассказывала? Ведь ни разу за всю жизнь... Ни слова, ни полуслова, ни намека... Я и подумать не могла! Как же так? Извожу себя вопросами и одновременно понимаю, что наверняка у нее были причины! И если бы нам дали увидеться, она бы мне все объяснила. А вообще... мне все равно! Все равно, что не она меня родила! Она моя мама, всегда ею была. Ею и останется!
Но самое странное то, что больше меня задела даже не эта ложь длинною в жизнь. Меня задело поведение Лиама. Его подозрительность, его грубый тон. Так не должно быть, наверное. Не должно. Но вскрывшаяся правда причиняет гораздо меньшую боль, чем его недоверие. Ведь вчера... вчера все было идеально. Наше общение, наша близость. Ох, она идеальна всегда. Именно это и сбивает с толку. Его трепетная нежность, исчезающая поутру. Я ничего не понимаю. Я запуталась. Я так не могу.
— Мия... — вкрадчивый голос Авелин заставляет вздрогнуть. За громкими всхлипываниями не заметила, как она подошла. — Мия, как ты?
— Нормально, — отзываюсь с легкой хрипотцой в голосе, смахиваю с лица катящиеся из глаз слезинки.
Подруга тоже сама не своя. Все еще бледная, потерянная какая-то.
— Расскажешь? — тихонько спрашивает она.
— Нет. Только не обижайся, ладно? — смотрю в ее большие глаза. Девушка тут же опускает взгляд под ноги. Нервно поправляет воротник блузки, одергивает юбку, суетится. — Авелин, что с тобой? — расстроенно интересуюсь. — И не говори, что это последствия встречи с Лиамом. Ты сегодня с самого утра ведешь себя странно.
Она в ответ растягивает на лице неестественную улыбку, а затем и вовсе издает короткий смешок.
— Не выдумывай, обычная я, — отпирается подруга, но теперь я ясно вижу испуг, промелькнувший на ее лице. — Позавтракаешь здесь? Я сейчас накрою, — взвинчено тараторит Авелин и, по всей видимости, собирается сбежать от расспросов, но не тут-то было.
— Я не хочу есть, — резко осекаю ее. — Присядь, пожалуйста, — произношу настойчиво.
Авелин обреченно вздыхает и с поникшим видом подходит к свободному креслу. Садится на краешек.
— Говори, — требую, испепеляя ее глазами.
— Мия, не надо... Ты и так сейчас разбита. Поговорим в другой раз. Не заставляй меня... прошу... — жалобно тянет девушка, заламывая руки.
Сердце на секунду замирает, чтобы тут же пуститься в галоп. Страшное предчувствие сдавливает грудь, но назад дороги нет. Я должна знать.
— Говори, — повторяю категорично.
— Ты просила... разузнать... о том парне, о Тиме...
Авелин запинается, будто каждое слово дается ей с большим трудом. А я уже понимаю, что случилась беда. Не так бы она преподносила информацию, будь это иначе. Ой, не так...
Кровь начинает шуметь в ушах, я едва слышу ее дрожащий голос.
И все же слышу...
— Тот парень... Если это он... Я... не стала никого... расспрашивать, чтобы лишнего внимания не привлекать. Решила сначала... у Германа в бумагах порыться. Он... правая рука господина Ригера. Если что-то происходит, он всегда в курсе... — сбивчиво и уныло поясняет подруга. — Я хорошо знаю расписание Германа. Знаю, когда его... не бывает дома. И знаю, где лежит ключ от кабинета. Так что, я пробралась туда. Бумаги на столе просмотрела, потом проверила ящики... — ее голос становится все тише. — И в верхнем нашла одну папку. Дело Тима Стайна...
