Вскоре я подъехала к дому Кедровского, и уже привычным мне маршрутом побрела под зонтом к нужному подъезду. Ужасно не хотелось никуда идти, тем более на занятие французским с Алёной. Больше всего на свете мне сейчас хотелось лечь в кровать, завернуться в теплое одеяло и крепко заснуть. А ещё лучше предварительно напиться.
Ладно. Надо взять себя в руки. По крайней мере, завтра я увижу папу. Уже соскучилась по нему.
Я снова приехала раньше Алёны, и поэтому успела выпить кофе. Кедровский пришел вчера раньше, чем мы с Алёной закончили, и научил пользоваться его навороченной кофемашиной. Было страшно, конечно, что-то делать без его руководства, но, вроде, я вполне успешно справилась. По крайней мере, кофе получился что надо.
В результате, Алёна приехала в пятнадцать минут седьмого. Понуро буркнув что-то вроде «привет», прошла к санузлу, а после плюхнулась рядом со мной на подушку в гостиной. Мы решили с ней заниматься французским за низким журнальным столом в гостиной, сидя на подушках – единственное обоюдное решение, которое мы приняли за три дня без всяких споров.
Время тянулось. Упражнение за упражнением. Перевод, грамматика. Черт подери, какими же бывают упрямыми дети.
- Ненавижу французский! – снова проныла Алёна. – Не хочу делать ещё одно дурацкое упражнение! Мы только что сделали такое же!
Я закатила глаза и, состроив мученическое выражение лица, кинула взгляд на часы – осталось ещё двадцать минут, и я буду свободна, словно Добби… Алёна, конечно, не Люциус Малфой, за него больше Кедровский сошел бы, но мелкая тоже была уж отнюдь не ангельского характера. А я, если честно, была уже на пределе. День прошел прекрасно, но этот вечер, начиная с разъярённого Кедровского, полностью вышиб меня из колеи. Я прикрыла глаза, глядя на маленький круглый ночничок, напоминающий луну, что стоял на тумбе у шкафа. Надо же, точно такой же мне когда-то подарила мама… Он до сих пор в моей комнате стоит.
Всё-всё-всё. Этот ночничок и стал последней каплей. Ниточка лопнула, и я почувствовала, что больше моих сил уже нет. Зазвенела в сердце необъятная тоска, и колючий ком застрял в горле. Захотелось выть волком, но более того – рыдать. Так бывало всегда, когда внутри всё вдруг обрывалось, и я уже не могла терпеть эту дикую боль, что меня разъедала.
- Не буду я ничего делать, - оттолкнув учебник и бросив на него ручку, заявила Алёна. – Сама делай. Хватит уже.
- Ты такая же, как твоя сестра, - прошептала я, поднимаясь из-за стола. – Делай, что тебе угодно.
Растирая по щекам слезы, ручьями текущие из-под очков, я прошла по коридору в соседнюю комнату – кажется, это была спальня Макса. Двуспальная кровать, белые встроенные шкафы, великолепный вид из окна, мягкий ковер из натуральных материалов...
Я села прямо на этот ковер в углу возле шкафа. Прижалась спиной к стене, подтянула к себе колени и, сняв очки, уткнулась в них лбом. Я плакала. Тихо, но так надрывно, с такой болью. Мне хотелось бы прямо сейчас уйти отсюда, покинуть квартиру Кедровского, скорее сбежать из неё… Но у меня не было сил, не было даже возможности встать и остановить эту страшную волну горькой тоски, накрывшей меня. Надо переждать… Я просто должна немного переждать.
***
Я услышала чьи-то тихие шаги. Кто-то подошел ко мне и мягко опустился на ковер рядом.
- Вер… - Я услышала тихий голос Алёны. – Вер… Прости меня, а. Я не хотела тебя так расстраивать… Прости, пожалуйста…
