Я стою почти у края могилы, молчаливо вопя о несправедливости жизни. Отчаянье накрывает волной, шатает в разные стороны, словно сегодня бушует ураганный ветер, о котором предупреждают заранее сотрудники МЧС по смс-сообщениям. Твердая рука Эмина придерживает меня за локоть, не давая упасть в яму или осесть на землю в истерике. Сегодня именно он – моя опора, чувствую его поддержку в молчаливом присутствии рядом.
Родители шли вместе рука об руку всю жизнь, вместе преодолевали все трудности и вместе делили горе, радость, поэтому я пожелала, чтобы их похоронили в одной могиле, позже закажу и один памятник на двоих.
Я не плачу. Жалко тратить свои слезы на публику, хотя вижу, что многие ждут моего срыва, моей истерики. И это бы произошло, не присутствуй рядом Эмин, не будь его руки на моем локте. Не думаю о нем, но именно этот мужчина дает мне силы выстоять, не сломаться, держать голову, гордо распрямив плечи.
— Хоть бы слезинку для вида пустила, – недовольно бурчит тётка рядом, кося на меня свои невыразительные глаза. А я даже бровью не веду на её замечание, спрятав за очками свои глаза, наполненные слезами. Поплачу наедине с собой, когда не нужно будет казаться сильной, защищаясь от волков, которые накинутся на добычу с довольным рыком, едва почуяв хоть капельку ее слабости.
Слезы — это нечто личное, если их и показывать, то самому близкому человеку, тому, кто бережно соберёт слезинки и превратит их в своих ладонях в драгоценности, сделает украшение и подарит его тебе в знак памяти о событии, вызвавшем эту слабость.
Покидая кладбище, чувствую, во мне больше не осталось сил, хочется домой, в свою комнату, лечь на кровать и свернуться калачиком, чтобы никто не беспокоил до следующего столетия. Естественно, такую роскошь я не могу себе позволить.
В ресторане время уже бежит быстрее. Главное, что серьезные дяди, наконец-то, соображают чьих руках империя Савицких, окружают Эмина плотным кольцом, присматриваются к нему и ведут свою замысловатую игру, которую я не понимаю, пока на словах, а вот Умаев прекрасно понимает все многоточия и паузы собеседников. Всё же папа разбирался в людях, знал на кого делать ставки.
— Ты с ним спишь? – Возле меня присаживается чуть-чуть хмельная Лиза. Ее родители были знакомы с моими, поэтому их присутствие неудивительно.
Непонимающе смотрю на подружку, прослеживаю направление ее взгляда и усмехаюсь.
— Он тебе не по зубам, Лизок, быстрее свои виниры сточишь, чем добьешься его благосклонности.
— Наивная, – подруга пренебрежительно фыркает, откидывает свои каштановые волосы на спину, все еще не спуская с Эмина жадного взгляда. –Если у него есть член между ног, то любой гранит можно раскрошить!
— Удачи! – насмешливо поднимаю бокал с вином, демонстративно отворачиваясь от Лизки. Мне неприятно видеть чужой интерес к Эмину, я не считаю его своей собственностью, но что-то гадкое, похожее на ревность, гложет изнутри, хочется подойти и по-хозяйски взять этого мужчину под руку, чтобы все присутствующие девки с охотничьим блеском в глазах поняли, с кем он и для кого. Естественно, ничего подобного сделать не могу.
Поминки заканчиваются лишь к вечеру. Вновь приходится выстоять, вытерпеть прощание всех пришедших почтить память родителей. Эмин рядом. За этот день мы практически не разговаривали, формальные фразы не считаю беседой. Едем домой в одной машине, каждый погружается в свои размышления. Выпитый алкоголь слегка дурманит голову, мыслей нет, вернее, я не хочу думать о родителях, смысле жизни и будущем в целом. Сегодня не то настроение.
