– Наш прошлый, естественно, свой упер, – развел руками Ник, – а мы взяли старый Гришкин, но он хреновый.
Наконец, настроившись, ребята начали играть все так, как и показывал мне Ник: я помнила вступление, переход к началу темы и, собственно, начало вокальной линии. Чтобы я не ошиблась, Ник кивнул мне, тряхнув красной гривой. И я начала петь, все еще утыкаясь в бумажку. Сердце колотилось так, что я не слышала своего голоса, хотя микрофон вывели хорошо. Ник проигрывал мелодическую линию почти понотно, но сказал, что это только на первое время, пока я не запомню ее окончательно. Когда играли соло, им уже вокалист не нужен, и мелодии у каждого свои. Я вдруг подумала, как тяжело Нику перестроиться с эпизодического вкрапления клавиш до практически полного исполнения мелодики. А он играет уверенно, будто только так и играл всегда.
После второго куплета Цыпа запилил соло минут на двадцать – во всяком случае, мне казалось, конца этому не будет. Когда ты музыкант – только соляки и замечаешь, а вокал вроде и не нужен вовсе. Теперь все наоборот – вырезать бы все эти излишества и скорее песню допеть. Вслушиваться не стала – иначе отвлекусь и упущу свою партию. Успокоив себя тем, что слышала его вчера, я лихорадочно ждала, когда Ник тряхнет гривой. Разумеется, он не забыл, и я опять вступила вовремя. Все-таки играть проще…
– Ну что ж, неплохо, – по окончании первой песни сказал Террор, – не волнуйся, расслабься, мы же не гестаповцы.
– Неужели? – выдохнула я.
На второй песне я вспомнила дельную мысль: а что я, собственно, волнуюсь? Ну не понравится им, ну пинка под зад, ну и что? Легче жить будет. Или скучнее.
– Ты не устала? – заботливо осведомился Террор.
– Нет, – соврала я.
Сфинкс начал отстукивать ритм следующей песни, ребята начали играть. Я уже успокоилась, а потому все пошло как по маслу.
– Помнишь песню у WASP «Scream Until You Like It»? – спросил Гриша, едва они доиграли последний аккорд, – это про тебя. Пока не втянешься – не отпустим.
– А если помру?
– Все идет по плану, – улыбнулся Террор, – давай попробуем еще, скоро ты совсем успокоишься.
Господи, неужели видно, как я волнуюсь? Слышно, как стучат друг о друга коленки?
Решили сделать перерыв. Слава Богу, иначе я коньки отброшу. Ник стал заваривать чай, пока ребята складывали аппаратуру. Я подошла к нему помочь, если надо, и заодно спросить:
– Ник, а почему ты такой вредный? Мог бы напеть эти песни, чтобы я лучше запомнила линию и не парилась.
– Я не вредный, – наверное, впервые за эти дни я увидела его настоящую открытую улыбку.
– А все-таки, почему?
– А сама подумай. Я как-то похвалил тебя за слух, помнишь? У всякого явления есть обратная сторона.
Чайник вскипел. Ребята подошли, расселись кто куда – со стульями напряженка, сгодились и колонки, и стульчик от синтезатора. На диванчике помещались двое. За чаем все расслабились, развеселились, начали болтать о том о сем, обо мне почти забыли – ребята в основном общались между собой, на известные им темы, а я сидела молча. Моей персоной заинтересовались только тогда, когда узнали, что я пью чай без сахара и не ем того, что к чаю было.
– А я смотрю на тебя и думаю: как это ты вприглядку печенья ешь – пачка перед носом лежит, а ты и не прикасаешься. Одним видом сыта, что ли? – засмеялся Цыпа, и все подхватили.
– А все-таки ты хоть что-нибудь съешь, а то дюже костлява, – с детской непосредственностью заявил Сфинкс, – вокалисты должны быть попышней, посолидней.
