Осип, когда напьется, орет о преимуществе рыжих супротив иного люда, против цыганистых черных. Но Тимоха уже не возражает ему, и Осип переходит к другим темам и спорит уже с другим ватажником.
В иные дни было тихо. Ватажников не было, а где они жили, про то было неведомо.
– Ну что, Тимоня, рази плохо у нас да не сытно? – спросила его как-то баба Феня, когда сели они отдохнуть у печурки.
– Дык, сытно-то сытно, но не вольно, – грустно промолвил паренек.
Старуха цокнула языком:
– Ну-у, вольности-то у нас до нёбушка синего. Ты просто еще не обвыкся. Аль чистильщиком-то чужих сапог слаще было?
Не дав ему ответить, в уверенности, что лучше не было, продолжила:
– Я ведь тоже когда-то жила в деревне у тятьки с мамкой, и меня пужали татями разбойными. Но вот примерли родители, а за ними братики и сестрички. И осталась я сиротинушкой. Уж как сама-то выжила, Господь один знает. И милостыньку просить ходила, и нянькой бывала, и страмной девкой хлебец-то зарабатывала. И воровкой промышляла, и наводила, и разбойничала. Всяко было. Вот грех на душу не брала, убивства на мне нет.
– А Осип убивал? – подрагивающим голосом спросил Тимофей.
Старуха не сразу ответила, только вздохнула:
– Убивцев средь нас много, среди лесных татей. А как без энтого? Кто ж захочет, чтобы его пограбили? Начинают брататься да ощетиниваться. Вот тут-то его и порешат. А един раз кровушку пусти, дак она водицею польется.
– Ну и что же твой Осип хочет, чтобы я на большую дорогу убивать да кровь проливать пошел?
– Дык, он тебя вроде в цыганы определил, – ответила старуха, – там на большую дорогу ходить не надобно. Эта придумка давно у него в голове крутилась. Научит тебя лошадей выводить из конюшни, а там уж не твое дело… Все подумают на настоящих цыган. А чего, дело не пыльное!
– Ага! – продолжал горячиться Тимофей. – Как-нито пымают меня мужики да и растерзают. Знаю я, что с конокрадами-то выделывают. А Осип твой в сторонке поглядывать будет.
Баба Феня усмехнулась как-то недобро:
– А на што твоя прыткость и башка. Попадаться-то не надобно.
– Баб Фень, – взмолился Тимоха, – да я с лошадью-то сроду не возжался. Не знаю, с какого боку к ней и подходить!
– Да понял Осип ужо свой промах, не годен ты для этого дела. А назад тебя возвернуть нельзя, опасается… – погладила старуха паренька по голове. – Главное не то, что ты не умеешь к лошадям подходить. Нет в тебе куражу разбойничьего да смелости ватажной. Да и откуда в тебе им быть-то? Домашний ты. Не выстрадал ты всего этого.
– Да я и не просился к вам в ватагу!
– Да, да! – закивала согласно баба Феня, – в ватагу надо своей волей идти, насилу мил не будешь.
Вздохнул Тимофей. Что уж теперь спорить и горячиться. А тут и дверь в землянку отворилась, ввалился Осип со товарищи. Вместе с ними был какой-то незнакомый паренек. Осип, хохотнув, выкрикнул:
– Во, Фенюшка, принимай харчеваться нового ватажника.
– Кто ж таков?
– Да вишь ты, сам попросился в разбойники. Не больно уж и старше цыганенка, а жалает к нам присуседиться.
Баба Феня заботливо плеснула пареньку в миску варева:
– Садись, сынок, похлебай!
– Благодарствуйте… – тихо произнес он и взял миску в руки.
Тимоха с любопытством глянул на него. Тот и впрямь был не больно старше его, лет семнадцать-то было. В остальном же другой – светловолосый, крепкосбитый. Подождал Тимоха, когда он поест, и подсел к нему поближе:
– Ты чо, в самом деле в разбойники…?
