Фобия отошел к Аиру. Беловолосый удивился выражению лица друга и даже успокоительно положил руку ему на плечо, но тот моментально сбросил её раздраженным движением.
– Жаль. Как жаль, что я не могу отобрать это у тебя, – прошипел гомункул, откидывая рубиновые косы и испепеляя прогрессиста взглядом. – Раз всё равно не ценишь и оно тебе не нужно, отдал бы мне! Нам, квирам, никогда не суждено услышать голос, да хотя бы легкий шепот той, что породила нас на свет. За тепло её рук и одно ласковое слово мы готовы полжизни отдать! Меня заставили убить… поглотить свою сестру ещё в утробе, а ты преспокойно даешь брату умереть прямо на глазах, даже не попытавшись остановить его?! Мразь!!!
Аир попытался удержать, но Фобия вырвался:
– Что ж, раз во всём, по-твоему, виноваты мы, так будем же виноватыми до конца!
Один красный глаз пришел в движение. Зрачки, образовывавшие равнобедренный треугольник, начали вращаться, будто водили хоровод. Прогрессист остолбенел и, не моргая, смотрел на гомункула. Потом задергался, все еще не отрывая рук от поручня. Молодой человек извивался, бросая голову то на левое, то на право плечо, не в силах отвести взгляда от красных глаз. Его рот искривился, сообщая лицу бледность и почти театральную гримасу дикого, животного, ужаса.
Раздался крик. Яростный и надрывный.
Колени согнулись, ступни подвернулись, и прогрессиста начала бить нешуточная дрожь. Глаза распахнулись настолько, что, того и гляди, вывалятся из орбит. На светло-бежевых панталонах расползлось темное пятно. Аир потянул носом воздух и сморщился. Как и было обещано, просраться и не только Фобия дал на славу.
Когда паром двинулся в обратный путь, пассажиры разошлись по палубе. Они старались избегать того места, где осталась неприметная лужица с кусками вырванных ногтей и подтеками крови на поручнях, а также образовали значительное пространство вокруг двух квиров, которые терпеливо дожидались прибытия на пристань.
Обыватели боялись их. Гомункулы в те времена являлись чем-то вроде эгрегора – ментального конденсата мыслей и чаяний многих и многих поколений, которые жаждали спокойствия от потрясений – любой ценой. Жаждали породить бесстрастных судей и защитников – палачей. На это ушло немало времени и сил. Казалось бы, вот он, успех! Однако слишком часто итогам ужасались не только военные чины, но и сами творцы этой изощренной формы жизни.
Смеркалось, когда паром причалил у пристани на высоком обрыве. Оба гомункула тут же пришли в движение и, не спеша, двинулись к сходням, жадно обшаривая собравшихся светящимися в сумраке глазами. Они молчали и размеренно двигались вперед, словно в дурном сне надвигаясь на столпившихся пассажиров. Те же, заметив это, принялись еще сильнее напирать, всеми силами стараясь покинуть паром. Эльфам, обеспечиващим отправку, пришлось спешно освобождать еще несколько секций, перекрытых цепями, чтобы предотвратить начинающуюся давку.
– Вот он, – вполголоса объявил Фобия, меняясь в лице.
– Вижу, – подтвердил Аир.
– Ждать не будем, ударим сразу?
– Согласен.
– Сколько их, как думаешь?
– Он не богат. Вернее, все его богатство – это записи, которые нам и поручили забрать. Так что не больше десятка сбиров.
– Неужели он и в самом деле думал, что Совет Восьми позволит выбросить рукописи за край мира? – фыркнул Фобия. – Почему все гении от магии такие дурни, когда дело заходит о мирской суете?
