– Нет-нет-нет… – простонала Хара, её голос дрожал, смешиваясь с ритмичным шёпотом дождя. Лихорадочные движения рук, пытающихся найти телефон в кармане, казались судорожными, почти отчаянными. Её пальцы, влажные от дождя, наконец нащупали холодный экран, но в тот же миг она почувствовала нечто – движение за спиной.
Её сердце замерло, а затем заколотилось в груди, словно пыталось вырваться наружу. Она резко обернулась, дыхание сбилось, но перед ней была только пустота. Темнота улицы, туман и дождь сливались в одно целое, создавая иллюзию, что мир вокруг стал вязким, как жидкость, в которой она застряла.
И вдруг из тени выдвинулась фигура. Высокая, угловатая, словно чёрные чернила, разлитые в воде, приняли форму человека. Туман обволакивал её, будто защищал, делая её частью ночи. На лице незнакомца была маска. Это была гакси тал – традиционная корейская женская маска, обычно использовавшаяся в танцевальных обрядах. Но эта маска была изуродована. Её рот, растянутый в жуткой, неестественной ухмылке, казалось, готов был проглотить весь свет. Глазницы были пустыми, словно глубокие колодцы, ведущие в бесконечную тьму. Из-за дождя она блестела, но этот блеск делал её ещё более пугающей, отражая редкие огоньки фонарей, будто осколки искривлённой реальности.
– Кто вы?! – Хара закричала, голос её сорвался, теряясь в грохоте капель. Она начала пятиться назад, чувствуя, как её ноги скользят по мокрому асфальту. Но фигура не отвечала. Она просто стояла, неподвижная, как призрак, наклонив голову чуть набок, будто изучала её, с мрачным, пугающим любопытством.
Затем незнакомец медленно поднял руку. Движение было плавным, почти театральным, но в нём ощущалась неотвратимость. В руке блеснул нож, его клинок был длинным и узким, словно он предназначен для чего-то гораздо большего, чем разделка продуктов. На мгновение лезвие поймало отблеск света и отразило его в сторону Хары, ослепив её на долю секунды.
Её дыхание стало рваным, она почувствовала, как ноги стали тяжёлыми, будто их приковали к земле невидимыми цепями. Паника захлестнула её, как волна, угрожающая утопить. Она попыталась сделать шаг назад, но тело не слушалось. Сердце билось так громко, что заглушало шум дождя, а глаза наполнились горячими слезами, которые смешивались с ледяными каплями, стекающими по её лицу.
Маска. Эта жуткая, искажённая маска с неестественной ухмылкой была последним, что она увидела. Дождь стекал по её поверхности, капли вычерчивали ещё более зловещие линии, которые, казалось, двигались сами по себе. Ухмылка становилась шире, глаза – глубже, пока темнота окончательно не поглотила Хару. Весь мир сжался до этой гримасы, до этого искажённого лица, которое она увезла с собой в ночь.
На следующее утро район Хонде словно погрузился в кошмар, проснувшийся из самых глубоких слоёв подсознания. Обычно оживлённая площадь, где звучали музыка и смех, была наполнена тишиной, пронзённой лишь шёпотом ветра и приглушёнными голосами толпы за полицейскими барьерами. В самом центре площади, на месте, где ещё вчера молодёжь собиралась в танцевальных кругах, возвышалась жуткая скульптура, от которой веяло холодом, несмотря на утреннее солнце, пробивающееся сквозь облака.
Тело Чо Хары было подвешено на металлической конструкции. Её руки были скованы в неестественной позе, вызывающе напоминающей культовое сценическое движение Минхо из их последнего концерта. Свет, отражённый в каплях крови, стекающей с её запястий, блестел, будто подсвечивая ужас, воплощённый в этом зрелище. Кровь, однако, была не хаотичной – её направили с пугающей точностью, чтобы создать на мокром асфальте огромную пентаграмму. Линии рисунка были такими чёткими, будто их наносил художник, но это искусство кричало о безумии и смерти.
