Экономика - страница 17

– Да не дрейфь ты так. Вон на Карину посмотри, расслабься, как всегда. Сюда все кризисы доходят очень слабой волной, – Андреев разливает водку по стопкам.

Я покорно выпиваю и сообщаю:

– Завтра я иду в банк, а через две недели вылетаю в отпуск с последующим увольнением.

– Не надо поддаваться панике.

– Я не верю Сбербанку. Пусть отдаст мне мои доллары в бумаге.

– Покупай рубль, самое то.

– Нет. Просто оставлю доллары у себя. Может это начало пиздеца. Может норильские шахтеры – это мы, – я аккуратно разрываю салфетки на мелкие кусочки.

– Опять накрутил себя.

– В любом случае тут нечего делать. Выборы закончились. Мы не создаем продающий контент, не следим за актуальной повесткой. В стране пиздец с национальной валютой, – говорю я.

– Ты пей, пей.

– Народ в панике снимает деньги в банках. Здесь об этом с начала месяца ни слова, – я роюсь в портфеле. – Так можно вообще навыки утратить, ты только посмотри на это, – я достаю местное издание с заголовком на первой странице: «Лисенок перебежал дорогу».

– Я в курсе, – говорит Андреев.

Край мой, скромный, чистый, родной! Сколько радости, сколько нежно глубоких чувств принесли сердцу моему твои завьюженные просторы! Как много добра подарил ты мне! Как засиял передо мною мир людской на твоем чистом фоне! Как подобрел я сам. Как наполнил меня ты до края желанием творить добрые дела для моего народа. Любовью ты наполнил сердце мое! Вдохновил меня для понимания великого! И так далее и тому подобное…что-то в этом роде.

– Ким Алексеевич! Ведь это наши корни! Вот они, наши корни! – восторженно говорит молодая блондинка грозному мужику на соседнем месте. Тот что-то неразборчиво бурчит в ответ.

На время взлета свет в салоне выключается и только оранжевые лампочки горят над пассажирами. Свет не включают во время полета. Я не притрагиваюсь к своей порции кофе с паштетом и смотрю в иллюминатор на крутящийся пропеллер турбовинтового двигателя, мелькающий в окружающей плотной тьме. Больше там ничего не видно. Самолет только что поднялся над облаками с мокрым снегом и меня беспокоит возможное обледенение. Так происходит много катастроф.

Ремингтон Стил проснулся в своей роскошной кровати в своем роскошном пентхаусе на вершине 126-этажного небоскреба в элитном районе и, зевая, почесываясь и потягиваясь, зазвонил в колокольчик у изголовья огромной роскошной широченной 30-футовой постели. Вскоре в роскошную спальню, отделанную роскошным венецианским мрамором и барочными барельефами с роскошными позолоченными херувимами, с двумя стоящими, подобно стражникам, ангелами у входа по обе стороны от огромной роскошной двухстворчатой двери из американской секвойи и мореного дуба, высотой в 20 футов, вошла заспанная Консуэла, в своем черно-белом наряде горничной, с щеткой для пыли и пульверизатором в руках. Пальмы за окном качались, казалось, в такт с шумом океанского прибоя.

– Грасиас, сеньор!

– Консуэла, доброе утро! Приготовь мне джакузи, будь добра, и побыстрей. И потом, скажи мне: оно встало?

– Си, сеньор. Оно принимает ванную. Я сейчас же займусь вашим джакузи, – проговорила горничная.

Ремингтон подошел к огромному окну. Рассвет вставал над городом и небоскребы как будто нежились в ярких лучах мягкого солнечного света. Он подумал о любви, об их любви, которая была такой яркой в начале и стала такой мрачной сейчас и о тех, казалось бы, давно забытых чувствах, что пробудила в нем молоденькая восемнадцатилетняя Патриция Дорси. Такая молодая, и все же такая талантливая, и красивая, с лицом лани и глазами смеющейся кошки, телом Афродиты… Такая не такая, как его супруга, жена, миссис Эвелин Стил, в девичестве Уоллес, актриса. Кинозвезда. Суперзвезда. Жена. Эвелин Уоллес. Дерьмо высшего класса. Миссис Эвелин Стил.