Экономика - страница 16

Разумеется, на цену влияют издержки, но не этот фактор здесь самый главный. Основным остаётся осведомленность: ориентируясь на рынке, можно заплатить меньше, но до определенного порога, ниже которого качество станет неприемлемым. Независимые индивидуалки обычно сами решают, какую цену назначить за себя, в салонах цену определяет руководство. В мухосрансках это повсеместно «рынок продавца» в виду слабой конкуренции, в миллионниках и столицах конечная сумма во многом зависит от покупателя и его умения ориентироваться на рынке. Однозначного соотношения цена-качество нет, но есть порог, ниже которого не стоит опускаться: в Москве это 5 тысяч, в Питере – 3. Элитный эскорт стоимостью выше 15 к может оказаться полным говном – часто за такую сумму шлюхуют слишком опытные дамы. Впрочем, иногда в этом сегменте попадаются и топ-модели.

В Хабаровске я ем очень дорогой мисо-суп, чувствуя злобу на этот жульнический обед и почти физическое ощущение лишней траты, смешанное с чувством, что кто-то надувает и, надувая, наживает. Напротив меня за столиком сидит симпатичная милфа-брюнетка в шубке из крота и молодой очкарик лет 22-х.

– Твой дядя вернется только в полночь… даже еще позже, время есть, – долетает до меня обрывок их разговора.

Во Владивостоке я посещаю аутентичный корейский ресторан и ем очень большую порцию супа со множеством закусок с помощью интересных металлических палочек. У меня возникает мысль посмотреть кого-нибудь и здесь, но ознакомившись с местными сайтами я не нахожу достоверно привлекательных шлюх. Через Москву я возвращаюсь обратно. Самолет садится. Здесь уже лежит снег.

Через беспорядочное нагромождение черных деревянных бараков я выхожу к заснеженному берегу реки. Я беззвучно ступаю по мягкому декабрьскому снегу, в оранжевом свете фонарей блестят новые машины, стоящие во дворах у черных бараков. Беглецу не получится скрыться, если все разом выглянут из своих домов. Всем приготовиться! Я чувствую, как весь город встает, накидывает пуховики и тянется к прихожим, но я уже на берегу и они меня не увидят. На берегу стоят тенты и декорации. На одной надувной арке написано «Старт», а на другой – «Финиш». Я слышу рев моторов. Это гонки на снегоходах. Пользуясь своим бейджиком, я прохожу в палатку с фуршетом. Я беру кусок пирога с морошкой, маленький кусок строганины, пластиковый стаканчик газированной San Pellegrino, выпиваю через силу и, со все возрастающей тревогой, смотрю на свою пластиковую тарелку. Люди в палатке молча едят, не обсуждая гонки.

Я ухожу с гонок, не дожидаясь результатов и победителей. Снегоходы трещат на реке, мерцая фарами в темноте и поднимая снежные вихри. Я иду по направлению к квартире. Потом решаю провести вечер в «Линкоре». Мне надо поговорить. Через 3 минуты я на месте.

В «Линкоре» пусто и темно. Музыки нет. Сегодня понедельник. Я сажусь за столик у окна, не обращая внимания на сумрачную Карину, которая приносит меню.

– Рубль обезумел, сможешь ли ты совладать с ним? – спрашивает у меня Андреев, отодвигая стул и подсаживаясь за столик. – Водочки нам дайте. Графинчик на 300.

Карина кивает.

– Мы домой летим, – тупо уставившись в меню, говорю я. – Я чувствую себя как норильские шахтеры в 1991 году.

– Да?

– Они всю жизнь копили советские рубли в ледяном аду, а потом в один миг эти деньги обесценились, – объясняю я. – И вместо домика на юге или там квартиры… Они так и остались в аду.