– А был бы я жив, то что бы со мной сделали после твоей публикации?
Хельмимира осеклась. Несколько секунд они с Флисиором продожали смотреть друг на друга.
– Я не просил меня искать, Хельмимира, – сказал зумбулянин. – И не просил меня спасать.
С этими словами он повернулся и устремил взгляд на мониторы. Ошарашенная, Хельмимира ещё некоторое время неподвижно стояла, не в силах поверить собственным ушам; немного погодя она медленно отошла в угол кабины и уселась на пол. Брат и сестра продолжали всё так же невозмутимо пилотировать, словно бы и не слыхали разговора.
Остаток пути Хельмимира провела в тягостных раздумьях. Уверенность, которую она почувствовала там, внутри капсулы, вновь уступила место отчаянию. Мундиморийка всё ещё не верила, что навсегда потеряла дом, газету, Исаака; побег с Джоселин до сих пор казался ей очередным приключением, после которого она обязательно вернётся домой и напишет интересную статью… Но чем дальше продвигался корабль в глубины космоса, тем острее Хельмимира осознавала своё горе и одиночество. Содрогаясь от боли, она думала о том, как будет искать её Исаак – и старалась не разрыдаться. «Лучше оставить его навсегда, – твердила себе мундиморийка – и тут же понимала, что всё ещё надеется хоть как-то связаться с любимым. В какой-то момент она и вправду чуть не заплакала; Флисиор, который стоял за спиной пилотов, обернулся и посмотрел в её сторону… Заметив его взгляд, Хельмимира сжала зубы, втайне мечтая поскорее остаться наедине с собой. Тем временем дорога тянулась неимоверно долго – и от этого хотелось застрелиться.
Обессиленная, Хельмимира сама не заметила, как задремала – и вновь её преследовали, а она убегала длинными коридорами какой-то больницы… «Снижаемся», – услышала она сквозь сон – и тут же, вздрогнув, очнулась.
– Переведи в местную систему координат, – сказал пилот, обращаясь к сестре. – Вообще не понимаю, где мы…
Хельмимира вскочила, уставилась на мониторы – и тут же поняла, откуда взялся сон про больницу. «Я ведь уже бывала здесь раньше», – подумала мундиморийка, вспоминая бедолагу-писателя. Который попал в психушку. Однако вскоре Хельмимира поняла, что не узнаёт местности. Мониторы обзорных камер показывали гряды гор, тогда как в прошлый раз была равнина. С каждой секундой пейзаж внизу становился отчётливее: то тут, то там виднелись озёра и богатые дома. Снизившись ещё немного, корабль направился в огромный особняк на широком плато. Заводя махину в ангар, брат и сестра громко ругались, обвиняя друг друга в «косорукости»; в конце концов корабль всё-таки задел ворота – и тогда оба спорщика испуганно умолкли…
– Полёт окончен, – объявил брат, когда, наконец, корабль оказался в специальном гнезде. – Выходим.
Вся эта суета не вызывала в душе Хельмимиры ни малейшего отклика: боль и отчаяние сменились апатией. Спускаясь в дом, брат и сестра продолжали спорить; Флисиор и Хельмимира шли следом.
– Я живу на втором этаже, – говорил Флисиор. – Стефания – этажом ниже, а Гардиальд – возле гостиной. Тут ещё много комнат: выбирай, какую хочешь…
Желая спрятаться подальше, Хельмимира заползла в самый тёмный, самый отдалённый угол – и там, на протяжении многих часов, лежала, то засыпая, то плача, то погружаясь в невесёлые мысли. Время от времени Стефания – так Флисиор назвал девушку-пилота – приносила ей воду. Когда же она – спустя примерно трое суток по джоселинскому счёту – вновь пришла в комнату Хельмимиры с графином, та вдруг сказала: «Ну всё, хватит киснуть! Покажи-ка мне дом, дорогая».
