Быт в усадьбе стал понемногу налаживаться. Для Хельмимиры это было отличное средство не свихнуться от тоски, неизвестности и безделья. Каждые сутки кто-то из обитателей усадьбы должен был помогать Хельмимире на кухне, а кто-то поддерживал чистоту санузла. Не удалось привлечь только Флисиора: это был на редкость непритязательный в быту и абсолютно замкнутый гуманоид, который ненавидел всякую дисциплину.
Отношения с ним у Хельмимиры складывались непросто. «И как только можно быть таким эгоистом? – мысленно возмущалась мундиморийка. – Он вообще о ком-нибудь думает, кроме себя?!» Впрочем, Флисиор и Хельмимира почти не виделись – за исключением тех дней, когда зумбулянин спускался поесть за общим столом.
– Вы только посмотрите, кто к нам явился! – шутила тогда Хельмимира. – Садись, дорогой, поешь… Потом поможешь нам всё убрать.
– Убирать он не любит, – нередко замечал Гардиальд. – Только есть.
– В таком случае, – говорила Хельмимира с улыбкой, – на террасе есть вкусные насекомые…
Хельмимира знала, что Флисиор сбежал на Нэтти-Стивенс вместе со студентами; знала она и то, что его попросили «не трепаться». «Так было нужно, чтобы ничего не сорвалось», – объяснил зумбулянин. Однако, несмотря на это, Хельмимира всё равно презирала его за дезертирство и безразличие. Себя, впрочем, она ругала не меньше: «Сама устроила шумиху – сама же и получила по голове!»
Флисиор, казалось, всё понимал – и поэтому избегал общества своей бывшей начальницы. И всё-таки однажды случился между ними разговор с глазу на глаз – неожиданно откровенный и душевный. В один из долгих вечеров после ужина, когда Гардиальд ушёл читать на веранду, а Стефания уже спала, Флисиор и Хельмимира снова остались наедине.
Было уже темно. В хозяйской кладовке удалось найти несколько бутылок домашней настойки; она была простоватая и терпкая, но Хельмимира смаковала её с упоенным наслаждением. Флисиор полулежал в кресле позади стола. Мундиморийка знала, как действует на него даже небольшая доза алкоголя, и поэтому следила за тем, чтобы он совсем не «наклюкался». Однако, наблюдая за ближним, Хельмимира как-то позабыла о себе.
– Ты, наверное, осуждаешь меня, – внезапно проговорил зумбулянин. – Я понимаю, как всё это выглядит… Хочешь знать, почему я сбежал?
Выйдя из раздумий, Хельмимира подняла на него насмешливый взгляд.
– На работу ходить не хотелось? – спросила она.
– Не хотелось, – честно признался Флисиор. – А ещё не хотелось отдавать свой чистый энтузиазм правительству.
– О да, – с насмешкой воскликнула Хельмимира, – намного лучше жить в чужом доме, питаясь насекомыми с террасы!
– Зря смеёшься, – мрачно отозвался зумбулянин. – Знаешь, после всего, что случилось, у меня начались панические атаки… Только здесь прошло.
Хельмимира вновь хотела съязвить, но одёрнула себя. Некоторое время молчали.
– Я ведь пропащий человек! – внезапно произнёс Флисиор, горько усмехнувшись. – Попробовал на вкус невероятную жизнь – и теперь вот не могу иначе… Не могу, как все.
Хельмимира слушала, опустив голову на согнутый локоть. Один из канделябров на стене погас: у него, вероятно, перегорела спираль.
– Ты мог бы, – сказала Хельмимира, подумав, – удачно жениться на какой-нибудь состоятельной леди.
– А как же общественное мнение? – усмехнулся Флисиор.
– Надо было родиться женщиной. Тогда никто не осудил бы тебя за то, что ты пытаешься присесть на шею.
