Экспедиция надежды - страница 25

Отрезвление наступило, едва она вернулась домой. Исабель посмотрелась в зеркало: на корсете недоставало пуговиц, платок она потеряла, волосы были растрепаны; среди прочих свидетельств любви она обнаружила отметины на шее и груди и несколько царапин. Оставшись одна, она осознала масштаб бедствия и стала укорять себя за то, что потеряла бдительность: к чему тогда были все эти месяцы героического сопротивления, если в минуту слабости она так быстро сдалась? Тут же Исабель вспомнила о средстве, к которому прибегали деревенские женщины. Она на цыпочках прокралась на кухню, нашла губку, смочила ее в уксусе и поместила ее между ног, чтобы избежать беременности. Оставалось только молиться Божьей Матери и Святому Николасу; часовня стояла неподалеку, и Исабель усердно ее посещала.

Прошло несколько недель, а письма от Бенито так и не было. Вначале Исабель думала, что у жениха просто нет времени, или же у почтовой службы возникли сложности. Затем она встревожилась: может, он ранен и не в силах взяться за перо? Бессознательно она отгоняла мысль, которая постепенно занимала все больше места в ее думах, по мере того как шли дни, а весточки так и не появилось: «А если он пал в бою?»

– Нет, конечно, ты бы наверняка узнала, – успокаивала ее кухарка, единственная наперсница.

Она говорила так, не уточняя, каким именно образом удалось бы об этом проведать. Исабель, в смятении чувств, предпочитала ей верить, дабы избежать боли. Когда чаша страданий переполнилась, однажды вечером она отправилась в казармы и спросила про капрала Велеса. Ее заверили, что он не убит и не ранен, по той простой причине, что их отряд не участвовал в боях из-за трудностей с продовольственным снабжением. Французы по-прежнему удерживали баскские провинции и север Каталонии. «Тогда почему же он не пишет? – в отчаянии думала Исабель. – Ведь он поклялся!»

Кухарка места себе не находила, видя, как она страдает, и в особенности потому, что с каждым днем Исабель выглядела все хуже. Темные круги под глазами выделялись на мраморнобледном лице. Она постоянно чувствовала усталость, а ее былая ловкость, с которой она всегда развешивала белье или разжигала камин, исчезла без следа. Если приходилось прислуживать за столом, ее мутило от запаха еды. Однажды кухарка пригляделась к ногам Исабель – их испещряли толстые, как червяки, вены – и воскликнула:

– Детка, да ты беременна!

Исабель похолодела. Некоторое время назад она заметила, что ее грудь набухла, но не придала этому значения.

– И сколько месяцев у тебя задержка?

– Один… ну, почти два.

Ей не хотелось прислушиваться к изменениям своего тела; невольно она отвергала, хоть и угадывала интуитивно, неизбежный вердикт. Лучше уж питать сомнения, чем осознать чудовищную истину. Когда кухарка без экивоков выпалила ей правду, сердце девушки пронзила такая острая боль, словно ей в грудь всадили нож. Но эта простая грубоватая женщина была права. Исабель беременна, и это катастрофа, потому что она ждала ребенка от исчезнувшего из ее жизни человека. От мужчины, которому она поторопилась отдать всю себя в обмен на слова. Она поставила все на эту карту и проиграла. Исабель жила в мире, где честь женщины определялась ее чистотой, а честь мужчины призывала хранить чистоту женщин, находящихся на его попечении. Потеря чести оборачивалась позором и презрением окружающих.

Исабель присела, борясь с тошнотой. Ее будущее, планы, мечты, стремление к совершенству – все пошло прахом. И, возможно, ее работа тоже.