Марии Ефимовны не оказалось дома – приболела: увезли в больницу. Матюгнувшись и досадливо сплюнув перед соседями матери Щадова, Миркин угрюмо молчал в машине до Каменки. По указанному адресу, слава те, нашли Тамару Ивановну… с соседкой, наповадившейся пропадать тут часы и дни, так что обе словно прилипли друг к дружке. Пока Шкалик и Тюфеич, вслед за Сашей, обивали пороги туалета, согбенно притулившегося к кособокому сараю, Миркин обнял пожилую женщину, радушно улыбаясь, скороговоркой справлялся о здоровье и житье-бытье. Посочувствовал по поводу болезни мамы, вручил, с помпой, столичные подарки. Тамара Ивановна, сутулая, костистая женщина с обветренным лицом и по-домашнему тёплыми глазами, настойчиво приглашала в дом, на обед и свежевыгнанную «щадовку». В конечном итоге чувственно расстроилась, обматерила чинов, дары приносящих, и обиделась до слёз. Искренне обиделась, точно не приголубленная молодица. Но Миркин выдержал все поползновения сестры Щадова. Непреклонно откланялся! И ушёл… в деревянный нужник.
– Это ж надо: побрезговали… – гневливо шипела обиженная женщина, не стесняясь Шкалика, словно и не видя его. – Вон как зарвались! Людёв вокруг не видят, проволочники падлючие.
– Чё ты их так? – изумилась соседка, прикрывая рот рукой.
– А… Поисточили всю землю, как проволочник картошку. Всё им мало. Страну всё богатюют. А сами от народа-то оторвались как… Да пошли оне!
– Дак твой братик тоже там, средь первых ходют – едко подметила соседка.
– А я о чем? И тот мать радемую проведать брезговает! Правители… – из грязи в князи… Надоть снова страну эту на куски порвать, чтобы повывести шваль эту. С энтими незнамо как век доживать, хоть петлю на себя накладывай… – Соседка привычно прикрыла рот рукой. И перевела глаза на Шкалика.
– А ты чо рот разинул, тоже, небось, проволочник. Иди уж, не то будешь с бабами век вековать… Али останешься? Так мы тебя приласкаем!
Шкалик вспомнил о тёплой общаге. Почему-то – о шахматах. Черно-белых клетках, строго перемежающих фигуры обособленных персон. Студенческая жизнь вдруг припомнилась во всей её благости и устроенности. Маячащее будущее томило неизведанной тревогой. Он уже боялся новой внезапности, которая, не дай бо… обрушит всю эту череду непреходящего счастья, словно оборвавшийся сон.
Впечатлённый женским змеиным шипом, Шкалик ушел и сидел в машине, осмысливая услышанное: Какие злые… Страну порвать… Это как обидеться надо? Чего им тут не хватает? Свой дом, огород, куры квохчут… Может, без отцов выросли?» – Езда по колдобистой дороге не давала сосредоточиться на одной мысли.
В ГРП Миркина ждали. Предупреждённые звонком из экспедиции, чины и спецы ГРП, подглядывая в окно конторы, с утра накрыли столы в хоромах Храмцова. Готовили, как мирную баррикаду, торжественное собрание в актовом зале: водрузили на сцену трибуну со стаканом воды, срезали в бутылку из-под кефира цветы герани, развесили дежурные плакаты и вывески. Даже на улице оживили стену конторы уже снятым на зиму плакатом-лозунгом «Народ и партия едины».
На окне в камералке осатанело надраивала мордочку кошка Лариски Тептяевой. Ещё со вчерашнего вечера затисканная Лариской – по причине намечающейся встречи с высоким начальством. Невдомек ей было знать беду и радость геологической субординации.
Кошка – только кошка. Лежит она и знает, чего хочет…
Завидя «Волгу», Юрий Михайлович первым выскочил навстречу Миркину. С широченной улыбкой, в неподдельном благодушии, характерно похохатывая, крепко пожимал руки всем приехавшим. Пожал и Шкалику и вопросительно посмотрел на кадровика…
