…Экспедиция называется. Бомж. Сага жизни - страница 50



Лёха Бо, посаженный в центре стола, отдышавшись от давящего хохота, пытался заговорить, но ему слова не давали. Осоловевшими глазами смотрел на коллег и глупо усмехался. Лишь он, среди угарного уюта внезапной вечёрки, знал, что телеграмма пришла от однокашника Андрюшки Маминова, который в ответ на лёхино письмо с признанием «ждём мальчика или девочку», поторопился телеграммным поздравлением «…с мальчиком-девочкой!». Лёха смирился: «Пусть радуются. Раньше или позже…» – И совсем уж философски додумал: «Ещё один божий день завершился праздником. Авось не пропадём».


На второй день к вечеру приехала каротажка. Митрич привёз Сашу Хисамова, Родю и Саньку Петрушова. Женя Константинович тяжело заболел и ехать отказался. Даже посулы длинного рубля его не выздоровели. Каротажники работали вечер, всю ночь и весь последующий день. И завершив весь каротажный объём для последних скважин, заехали в Солонечную, сняли квартиру для постоя и отыскали барак с геологами.

Митрич привёз для Лёши Бо сногсшибательную новость: Валюшка в роддоме, и Лёше нужно срочно выезжать домой.

– Я с тобой диаграммы скважин отправлю. Береги как зеницу, в поезде шаромыг много ошивается. Передашь Жене? Скажи, пусть интерпретируют без меня.

– Спать не буду… Дороже только партбилет.

– А зачем ты его с собой таскаешь? – изумился Митрич.

– Увязался… вместе с паспортом.

На расставанье «хорошо посидели»: за встречу и до встречи»… Особенно щипательным был момент, когда Крестик припомнил один из своих любимых, «подгитарных» шлягеров:

Над Канадой, над Канадой

Солнце низкое садится.

Мне уснуть давно бы надо,

Отчего же мне не спится?

Над Канадой – небо синее,

Меж берёз – дожди косые…

Хоть похоже на Россию,

Только всё же – не Россия…

– Когда я эмигрирую в Канаду… – философствовал Митрич, слегка подшофе… Нам, геологам, мигрировать… всё равно что два пальца… в бокал с шампанским… В США или Австрию – неважно. Везде – капитализм с его прелестями.

– Доболтаешься – на Колыму мигранёшь. В ежовых рукавицах. Кэгэбэ не дремлет, к бабке не ходи. Ты чо, Митрич, думаешь, у них тут ушей нету?

– Да? Загреметь можно? Как Троцкий?.. Ты, Шкалик, белены объелся? Берию давно прижали… Развитой социализм уже. Свобода и… как его… Право личности на самоопределение.

– Ой ли? Ну, смотри, тебе жить. Солженицын, вон, эмигрировал.

– А ты, я слышал, в Иркутск собрался… мигрировать. Это тебя… на Колыму потянуло? Кстати, Виталька Синицын по секрету… по большо-ому… сказал, что тебя подозревают в поджоге Борзи. Там ночью пал огня на станцию прикатился, угловые бараки загорелись. Ты это… не говори там, что с Борзи уезжал. Никому, кроме меня, не проболтался? Я-то знаю, что ты не куришь, и у тебя спичек не водится. В общем, я тебе ничего не говорил. Ты мне тоже. И про Борзю забудь. Как про страшный сон. И про мою миграцию не проболтайся. Уши-то завсегда вокруг да около.

– Я в Иркутск еду на встречу с однокашниками. И… это… окончить вуз надо. Поступить хочу.

Глава восьмая. Не все карьеры угольные

На гребнях гор густой закат лежит.

Длиннеют тени от курганных плит.

И возле остывающего камня

змея, в клубок свернувшаяся, спит. Н. Ахпашева

На посошок ещё выпили. Лёшу Бо с командировочным Гарифуллиным, учёным, посадили в каротажку. За руль сел нетрезвый Родя. «И не таким ездил» – успокоил Митрич. Машина сорвалась с места итальянским бычком, обозлившимся на тореро.