Мужа тетя Настя похоронила, поначалу ездила к детям в гости, к тем, кто поближе и кто приглашал. Но ездила без особой охоты, тяжела была на подъем, да и возраст… Потом, поглядевши-поглядевши на их житье, ездить перестала, мотивировав старостью, болячками и необходимостью присмотра за хозяйством. Живут себе дети более-менее ладно, кто более, кто менее, и хорошо. У всех семьи, дети, работа, заботы.
Взрослые, немолодые люди, и ее, тетю Настю, уже жизни учат. Что, в общем-то, и естественно – они в своем времени лучше ориентируются. А она в своем времени жизнь прожила, в нынешнее плохо вписывается, и многие вещи ей дикостью кажутся. Свою жизнь она прожила, как смогла, дети пусть свои проживут, как им нравится, а ей самое место в Уварах, среди своих немногих оставшихся сверстников. Там на нее никто не покрикивает и как с безнадежно больной не разговаривает, и не шипит по-змеиному «вы, мама»!
Тете Насте было хорошо за восемьдесят, но она, хоть и жаловалась на здоровье, не только себя вполне обихаживала, но и с хозяйством-огородом кое-как, но управлялась. Ангелина была ее последышем.
После ужина с распитой бутылочкой коньяка гостьи вырубились почти одномоментно. Хотя сначала они попытались немного поболтать. Окна были открыты, впуская влажную хвойную свежесть и запах озерной воды, ветерок шевелил штору, сверчки в саду словно ополоумели. Разговор протекал вяло, и вскоре совсем смолк, а потом опьяневшие от переживаний, коньяка и лесного благоухания гостьи начали в унисон похрапывать. Хозяйка уступила им спальню с двумя супружескими кроватями, а себе постелила в зале на диване. Кровать умершего мужа Пети она так и не выносила из дома, она стала гостевой.
Через какое-то время Оля проснулась. Разбудило ее бормотание. Сначала думала – телевизор бормочет: в щели под дверью мигали разноцветные сполохи. «Вот же двужильная, – подумала Оля, – целый день на ногах, натопталась, только бы до подушки, а она еще и телевизор смотрит! А может, она уснула под это бормотание? Надо бы выключить».
Сна не было ни в одном глазу. Уснешь тут! В горле – сушняк, в желудке – пожар. «Две старых дуры, – корила себя Ольга, – не запаслись на ночь минералочкой, после такого-то ужина»!
Она тихонечко, поэтапно, стараясь не заскрипеть – вдруг тетя Настя в самом деле задремала, а у стариков сон чуткий – сползла с кровати и стала красться к двери. Тетя Настя с кем-то разговаривала, надо думать, по телефону, а как еще? Как ни странно, в Уварах связь действовала. Оля чуть приоткрыла дверь.
– Сказала же, что приду! – сердито выговаривала кому-то тетя Настя. – «Вести» досмотрю и приду!
«Не завела ли себе тетя Настя воздыхателя? Какого-нибудь престарелого уваровского вьюноша? И бегает к нему по ночам на свидания! Или он ее навещает, а тут мы явились?»
Тетя Настя сидела на стуле перед телевизором, звук был приглушен, а телефона у нее в руке не было. Услышав скрип двери, тетя Настя обернулась.
– А-а-а, не спится? А чего? Комаров вроде нет. Или постель неудобная?
– Пить хочется!
– Ну, пойди попей, минералка в холодильнике.
– А с кем вы тут разговаривали?
– Да с подушкой! Хотела вести послушать, так она, сволочь, зудит: «Иди ко мне, чего ты там не видела, старая кочерыжка!»
За спиной Оли нарисовалась Геля.
– О, еще одной старой алкашке не спится, – резюмировала тетя Настя (а между тем, сама от коньячка не отказалась и хлопнула две рюмки!) – «Наше стадо шло на водопой»!
