С утра мы сходили на море искупаться, потом собрали вещи, скатали палатку, и, купив бутылку коктебельского коньяка, направились к остановке автобуса, чтобы уехать в Феодосию. Как нарочно, с утра испортилась погода, накрапывал небольшой дождик – казалось, сама природа оплакивает наше счастье. Впрочем, мы же не расставались, мы ехали в Москву вместе, и впереди у нас была целая жизнь – и это компенсировало нам все наше неважное настроение по случаю отъезда.
Когда мы уходили от моря вглубь поселка, я оглянулся в последний раз – на море начинался шторм, волны накатывались на берег с шумом, с каждым разом все сильнее и сильнее, как мне показалось, да и дождь зарядил надолго. Ну что ж – уезжать теперь не так жалко. И все-таки – все-таки это был Коктебель, место, лучше которого нет нигде в целом свете.
Мы добрались до Феодосии, там, пока ждали отправления нашего поезда, снова искупались в море, а потом, обнявшись и стуча зубами, пили коньяк, стоя под каким-то навесом. Мы снова были счастливы, и в подтверждение этого почти беспрерывно целовались. Вечером наш поезд все-таки отправился, хотя мы на него чуть не опоздали, так как заходили в магазин за новой бутылкой коньяка, и все-таки мы успели, и сели, и поехали в эту далекую и странную Москву.
В поезде мы, естественно, ехали в плацкарте, так как денег почти не осталось. Вагон был полон, но в нашем купе, кроме нас с Леной, был только один пассажир. Это был мужчина, средних лет и такой же наружности. Представился он Иван Иванычем, при этом почему-то покраснев.
Этот Иван Иваныч оказался презабавным человеком. После третьей рюмки коньяка, бутылку которого он тоже вез с собой, в нем проснулась тяга к беседе. При этом – к умной беседе, как у всякого русского человека, считающего себя интеллигентом.
От нечего делать, мы долго разговаривали с ним на различные темы, пока разговор сам собою не зашел о новых технологиях, и связанных с этим изменениях в жизни.
Иван Иванович горячо доказывал, что природа человека нисколько не изменилась за все время истории.
– А что изменилось в нашей жизни? Да, появились всякие технические штучки-дрючки, всякие мобильники, мп3-плейеры, DVD-проигрыватели и тому подобное. Но люди-то остались такими же. Они ничуть не изменились.
– И что же вы этим хотите сказать?
– Я-то?
Он задумался на некоторое время, усиленно потирая лоб. Потом сказал быстро:
– Да ничего я не хочу этим сказать. Что вы, в самом деле? Это я так. Давай лучше, выпьем еще.
Мы выпили, после чего Иван Иваныч спросил у меня:
– Ну а ты-то согласен со мной?
– Ну, в общем-то, да. Этот факт трудно отрицать.
– Вот то-то и оно. А писатели-фантасты все придумывают себе какую-то эволюцию человеческую, какие-то воспитания благородных обществ. А что мы видим? Технологии изменились, выросли, а люди все так же грызутся из-за денег, склочничают. Ничегошеньки в них не изменилось. Это уж вы со мной не спорьте.
С этими словами он полез спать к себе на полку, и долго еще что-то ворчал на ней, переворачиваясь с боку на бок.
Я посмотрел на Лену – она едва сдерживала смех. Я обнял ее, поцеловал, сказал, чтобы она не смеялась над этим чудаком. Поезд мерно стучал колесами, все было хорошо и даже отлично, но на душе у меня было как-то невесело.
На следующий день мы приехали в Москву. Было тепло, стояло бабье лето. Впрочем, на погоду я сейчас внимания не обращал – после приезда в Москву у меня началась новая жизнь, теперь уже с любимым человеком.
