Феня, продолжавший рассматривать картину, наконец оторвался от нее и многозначительно посмотрел на Елисея:
– Это сортировка грибов.
– Каких грибов? – удивился Елисей.
– Это, – Феня указал пальцем на самую большую воронку, – гриб. Розовая волнушка. Я такие видел, они все розовые и в кольцах. Только их вымачивать сначала нужно, чтобы не горькие были, а то есть нельзя будет. И на картине много грибов нарисовано, потому что их собрали и разбирают, какие лучше солить потом, а какие выбросить. Просто треугольником сложили, чтобы красиво было, потому что это картина, а на картине надо, чтобы было красиво.
– Молодой человек, да у вас потенциал, – Ефим Иосифович горячо пожал Фене руку. – Наконец-то нашелся один-единственный человек из всех, кто смог бы так точно выразить суть этого полотна. Эта мысль вертелась у меня в голове, но все не могла материализоваться, и вот, наконец. Напомните, как вас зовут?
– Феня. Парфений.
– Парфений, мое уважение, – Ефим Иосифович потряс Фенину руку еще раз, – я бы с вами с удовольствием еще побеседовал.
– Он не особо разговорчивый, – решил подстраховаться Макс.
– Что прекрасно, многословие – признак пустомыслия.
– Да… это правильно… – Макс осторожно попытался придать себе весомости глубокомысленным кивком, чтобы хотя бы немного войти в доверие к Ефиму Иосифовичу, однако холодный взгляд профессора ясно выразил, что попытка оказалась не в числе удачных.
Начавшиеся было хаотичные размышления о том, что же еще можно предпринять, внезапно прервала громогласная фраза «Вот вы где!». Полина шла быстрым шагом, одетая в синее платье в горошек, украшенное белым кружевным воротником, на ходу поправляя выбившуюся из косы ленту и попутно что-то набирая в айфоне. Немного поодаль, потупившись, семенила Лика, невысокая девушка с тонкими чертами лица и светлыми, почти платинового цвета, волосами, стянутыми в короткий аккуратный хвостик. Широкое серое платье из плотной ткани было перевязано веревочным поясом, руки украшали узорчатые тканевые браслеты с мелкими бусинами – в целом выглядела она довольно мило, но немного отстраненно.
Пробежав еще несколько метров, Полина на ходу выкрикнула:
– Экзопулуса завтра днем привозят.
Тем временем успевший вернуться к созерцанию картины Феня, услышав знакомое слово, обернулся и внимательно посмотрел на девушку.
– Как завтра? – переспросил Елисей. – Его же в пятницу должны были доставить…
– А будет завтра. Мне Литтон… Фарнсуорт только что позвонил, сказал, что позвонит за час до приезда, а потом всю выставку будет контролировать лично.
– Но у него же не получится… Он же не каждый день тут будет… Или каждый? Мне что-то от его агента как-то не по себе, – признался Елисей, – не нравится он мне.
– Да ладно, он вполне себе милый, – Полина подождала несколько секунд и, слегка отдышавшись, продолжила, – с Феликсом, мне кажется, у нас побольше проблем будет.
– Почему?
– Не знаю… Он чересчур придирчивый, что ли. Месяца четыре назад, когда мы только обсуждали, какой должна быть экспозиция, он часа два объяснял, что на выставке должно создаваться ощущение смятения, такое самое начало конца, немного трэшевое, и плюс добавить индустриалки. Потом говорил про морские мотивы, силу стихии и все в этом духе, хотел облепить стены мхом. Потом говорил про древние мифы, древних богов и их пришествие. А вчера сказал, что жаждет идеала.
Все промолчали.
