Экзотика - страница 3

   Основной формат: Inf = ‘вытереть жопу’. Расширенный формат: Inf < a > = ‘вытереть жопу газетой «Завтра»’, где а = ‘газета «Завтра»’.

   Ассамбляж цели: Т = << агенс (1) > < технология управления (2) > < техника (3) > < исходный объект (4) > < технология производства (5) > < место (6) > < конечный объект (7) >>.

   (1) = ‘тетя’; (2) = ‘ручное управление, доведенное до автоматизма’.

   (3)_>1 = ‘посрать, вытереть жопу газетой «Завтра» и бросить последнюю в торчок’; (4)_>1 = ‘говно’; (5)_>1 = ‘совместное перегнивание говна и газет «Завтра» в реакторе’; (6)_>1 = ‘дачный вонючий торчок на улице с сердечком на двери’; (7)_>1 = ‘компост для огурцов’.

   (3)_>2 = ‘достать компост из торчка и добавить его в почву в парнике с огурцами’; (4)_>2 = ‘компост для огурцов’; (5)_>2 = ‘выращивание огурцов в парнике на компосте из торчка’; (6)_>2 = ‘парник с огурцами’; (7)_>2 = ‘огурцы’.

   (3)_>3 = ‘собрать и слопать огурцы’; (4)_>3 = ‘огурцы’; (5)_>3 = ‘сбор, поедание и переваривание огурцов, сопровождаемые чтением газеты «Завтра»’; (6)_>3 = ‘дача’; (7)_>3 = ‘говно’.

   Очевидно, в силу цикличности процесса: (4)_>2 = (7)_>1; (4)_>3 = (7)_>2; (7)_>3 = (4)_>1.

   Соответственно: (3) = < (3)_>1,(3)_>2,(3)_>3 >; (4) = < (4)_>1,(4)_>2,(4)_>3 >; (5) = < (5)_>1,(5)_>2,(5)_>3 >; (6) = < (6)_>1,(6)_>2,(6)_>3 >; (7) = < (7)_>1,(7)_>2,(7)_>3 >.

   Следовательно: Т = << (1) > < (2) > < (3) > < (4) > < (5) > < (6) > < (7) >> = << (1) > < (2) > << (3)_>1,(3)_>2,(3)_>3 >> << (4)_>1,(4)_>2,(4)_>3 >> << (5)_>1,(5)_>2,(5)_>3 >> << (6)_>1,(6)_>2,(6)_>3 >> << (7)_>1,(7)_>2,(7)_>3 >>>.

   Мыслить спекулятивно – описать – формализовать – виртуализировать – применить – внедрить – практиковать…

   То одержимый, то утомленный, я мало-помалу создавал язык своей жизни. И чем более я углублялся в этот процесс, тем более язык этот становился языком для меня самого, увеличивая тем самым пропасть непонимания между мной и миром. Я превращался в того мученика дантова ада, который был наказан тем, что мог говорить только сам с собой, поскольку ни его языка никто не понимал, ни он сам не был способен понять других.

   Помнится, в девяностые годы была у меня начальница – полугречанка, – которая при всяком удобном случае (к месту и не к месту) называла себя бисексуалкой и гордилась своей способностью общаться с бандитами. Я неоднократно заставал ее в мужском туалете зависшей над писсуаром, в который она самозабвенно мочилась.

   Я никогда не был графоманом. Наоборот, меня всегда беспокоила моя слишком низкая писательская продуктивность. Но бывали моменты, когда создание текста превращалось для меня в настоящую манию, одержимость. Так однажды писал я рассказ – не так как сейчас, набивая фрагменты на планшете и отправляя их на «облако» или в виде письма самому себе по электронной почте, или наговаривая на диктофон – а по-старинке – авторучкой на бумаге. Кто-то (а разве в такие самозабвенные моменты обращаешь внимание на что-либо, кроме текста?) постоянно намеренно или непроизвольно мешал мне, задевал, что-то говорил под руку, брызгал слюной в ухо. И я не нашел ничего лучшего, как переместиться на вокзал и продолжить работу там. Вокзал, конечно, не самое подходящее место для творческого уединения, но тогда я был как в тумане или во сне… Устроился на скамеечке за каким-то столиком, сижу, значит, работаю, и вдруг ручка перестала писать. Я опять как в тумане бреду наощупь к ларьку, покупаю связку авторучек, десять бутылок пива, возвращаюсь на вокзальную скамейку и продолжаю: