– Прошу простить, Елизавета Борисовна, меня срочно позвали к умирающему, – голос священника оказался немного резким.
– Что? Кто-то умер?
– Да. Прохор Саватьев.
– А… Да-да, – Олицкая вздохнула, – он уже давно хворал. Царствие небесное ему. Отличный плотник был и детей справных вырастил. Старуху его жаль, но у неё, благодарение Богу, уже внуки есть: справится. Заеду днями проведаю её.
За окном зарокотал гром.
– Никак там гроза? – спросил Родион.
– И преизрядная-с, Родион Александрович, – кивнул спутник священника. – У отца Андроника бричка сломалась. По счастью я как раз возвращался из города и подвёз его.
– Спаси вас Христос за то, Архип Никодимович, – поблагодарил отец Андроник.
– Я сейчас велю ужин вам подать, – решила княгиня.
– Не стоит, Елизавета Борисовна, – покачал головой священник. – Я не голоден. К тому же нынче постный день. Мне бы разве чаю крепкого горячего да бараночку.
– Архип Никодимович, распорядитесь, пожалуйста, – сказала Олицкая. – И комната для отца Андроника пусть готова будет. И сами согрейтесь обязательно.
– Всенепременно-с, – отозвался Архип Никодимович и ушёл.
Этот человек с первого взгляда не понравился Георгию Павловичу. Во всём облике его сквозила хитрость, изворотливость и скрытая враждебность, и глубоко посаженные глаза его смотрел исподлобья как-то недобро. Зато отец Андроник всем видом своим внушал почтение и доверие. Высокий, худой, ещё крепкий старец в простой рясе, словно сошедший с древней иконы, он неспешно подошёл к каждому из собравшихся, приветствуя их. Княгиня немедленно представила ему доктора, и он благословил его.
Явившаяся Даша принесла чай с баранками и вишнёвым вареньем, к которому священник не притронулся.
– Отец Андроник – настоящий аскет. Не пьёт ни спиртного, ни кофе, а только воду и чай. Мало ест и спит. Образец подвижника. Из него вышел бы превосходный епископ, но он, кажется, вовсе не стремится к возвышению, но даже чурается всего с ним связанного, – шёпотом сказала Олицкая доктору.
– А что за человек был с ним? – спросил Жигамонт.
– Это наш управляющий, Лыняев. А что?
– Неприятная личность.
– В высшей степени. Но дело своё знает. Потому и держу. Откуда мне знать, будет ли иная личность приятнее? А когда ещё и дурак окажется? К тому же Лыняева я знаю, как облупленного, а к другому ещё приноравливаться. Кстати, Дашенька – дочь Архипа Никодимовича.
– Никогда бы не подумал…
Володя вновь завертелся по комнате, кажется, будучи просто не в состоянии сидеть на одном месте:
– Нынче прекрасная ночь! Гроза! Чем мы развеем нашу скуку?
– Тебе скучно, мой дорогой? – усмехнулась Елизавета Борисовна. – Скуке есть одна причина: безделье.
– Мне нет, тётушка! Но дядя, кажется, уже изволил заснуть!
Антон Александрович, в самом деле, дремал, подперев голову кулаком.
– Говорят, теперь во всех петербургских гостиных занимаются столоверчением, – сказала Екатерина Васильевна. – Может быть, не отстать и нам от высшего общества? Я слышала, что Муромцевы довольно часто устраивают у себя сеансы…
– Муромцевы – дураки, – резко бросила Олицкая. – Они бы лучше о своих мужиках больше заботились, а не столы вертели. Ишь невидаль!
– У вас, Елизавета Борисовна, все дураки, – нахмурился Владимир Александрович. – У них мужики себя помнят, и в строгости живут! А вы их распустили! Каждое неумытое рыло на барское крыльцо лезть норовит!
– У Муромцевых мужики отродясь досыта не ели. И пусть лучше они со своей бедой ко мне на крыльцо приходят, чем в леса бегут!
