Конечно, в следующий раз Элианна поставила свою машину в трех кварталах от меня, на South Pinehurst Drive. Но и мистер Давидзон был не лыком шит, он с немецкой дотошностью объехал с десяток кварталов вокруг, нашел-таки ее синий «шевроле-корвет», но не стал, конечно, ломиться в нашу дверь, а начал названивать нам по телефону. Не зная поначалу, что это он, я после десятого, наверное, звонка, все-таки отжался от разгоряченной Эли, вышел в гостиную и снял трубку: «Алло!» Но ответом было молчание. «Алло, говорите! – нетерпеливо повторил я, еще храня и нянча свое возбуждение. – Чурайс, это ты?» Снова тишина. Я бросил трубку и пошел в свою комнату к «еврейке бешеной», простертой на матраце. Но не успел и нагнуться к ней, как новый телефонный звонок заставил меня вернуться в гостиную. «Fuck!» – выругался я не столько по поводу этого телефона, сколько по поводу падения сами знаете чего. И снял трубку:
– Алло!
Никто не ответил.
– Алло! Да говорите же, блин!
– It’s him… – сказала Эли за моей спиной.
Я повернулся. Она стояла у окна и кивком головы показывала на улицу. Там, через дорогу, мигая габаритными огнями, снова торчал черный «мерседес» ее отца. А его высокая фигура маячила поодаль в телефонной будке на углу.
Не давая отбоя, я положил трубку рядом с телефоном, обнял Эли за талию и потащил обратно на матрац.
Но вы смогли бы заниматься любовью под непрерывное пиканье телефонной трубки?
– I need to go… (Мне нужно идти…) – сказала Эли, когда я бессильно откинулся на спину.
И так это продолжалось неделями. А потом мы все-таки придумали, как прятать от него ее машину, – Эли ставила ее на платный паркинг в ближайший подземный гараж на Бродвее угол 186-й стрит. Но, во-первых, это стоило шесть долларов за полчаса. Во-вторых, пока она бежала оттуда ко мне, а от меня туда, мы из этого получаса теряли от восьми до десяти минут. А в-третьих, когда она, опаздывая, конечно, на занятия, приезжала в университет, ее отец уже стоял у входа в шестиэтажное здание Business School. Не знаю, получала ли она оплеуху, Эли никогда не говорила мне, как он ее встречал. Будь я на его месте, я бы наверняка врезал ей так, как это положено в России. Но он был американским адвокатом, компания Kroll & Davidzon Park Avenue Law Consulting Ltd., и не мог поднять руку даже на дочь, в Америке любой публичный скандал чреват потерей клиентуры и бизнеса.
Но больше всего меня бесило то, как он игнорировал меня – напрочь и категорически. Словно я ничто и имя мое никто. Словно я кусок дерьма, плевок или жвачка, которую нужно просто стряхнуть с его единственной дочери. Да если бы он пришел ко мне с бутылкой или – черт с ним, даже без бутылки, а просто как мужчина к мужчине и поговорил со мной по-мужски, даже набил бы мне морду – при его росте и весе это было вполне возможно, – я, быть может, если и не отстал бы от Эли, то хотя бы объяснил ему, кто я и что, – уже президент Культурного центра и главный редактор первой русской радиостанции в США! Уже лауреат премии имени Бориса Смоляра, а в будущем…
Но ему было совершенно наплевать на мое настоящее и будущее.
И потому в те двадцать минут, на которые прибегала ко мне его дочь, я любил ее с таким мстительным напором, что она задыхалась от своих непрерывных оргазмов, отползала от меня к стене и кричала: «Все! Хватит! Все! Я не могу больше!»
