Короче, нахожу менеджера магазина – знойную испанку лет тридцати, с глазами и фигурой Клаудии Кардинале и в таком облегающем платье, что мама моя! Она, конечно, прочла восторг в моих жадных глазах и поощрительно улыбнулась. А я говорю: здравствуйте, гуд афтернун, меня к вам НАЙАНА послала грузчиком работать. Тут она разом убрала флиртную улыбку: ду ю спик спаниш? Я удивился – при чем тут «спаниш», как я могу по-испански разговаривать, если я по-английски еле-еле? Нет, говорю, ай кант спик спаниш, ай спик инглиш э литл бит. А она: скьюз ми, нам нужен грузчик, который на двух языках разговаривает: по-английски и по-испански.
Услышав, что меня даже грузчиком не взяли, НАЙАНская щука выписала мне самое минимальное стодолларовое пособие и, бросив в свою узкую пасть очередной голубенький шарик tic-tac, предупредила, что это все, а дальше, мол, «you are free man», ты свободный человек в свободной стране.
Тут, слава богу, Юра Радзиевский, легендарный капитан первой рижской команды КВН, а теперь миллионер и хозяин переводческой фирмы UrAmerica, предложил мне за пять долларов в час покрасить его новый офис на Пятой авеню.
И вот, сжимая в потной руке свои двести восемь долларов, я по совету каких-то эмигрантов тут же поехал сабвеем в самую верхнюю, северную часть Нью-Йорка – ту, что еще выше Гарлема и откуда тихое белоеврейское население панически удирает от наводнения громкоголосых пуэрториканцев и доминиканцев. Здесь, в небольшой организации под названием «Джуиш комьюнити кансул» (Совет еврейской общины), меня познакомили с таким же, как я, только моложе, одиночкой – рыжим и конопатым двадцатисемилетним увальнем из Минска. И дали адресок, по которому как раз сдавалась недорогая квартира, чтобы мы сняли ее на двоих. Прибежав сюда, на 189-ю улицу, мы осмотрели эту пустую two-bedroom халупу на четвертом этаже серокаменного дома, подписали контракт и притащили свои чемоданы – вселились. И тут же, без паузы принялись здесь мыть и драить, травить тараканов, скоблить наросты грязи на окнах и в сортире – короче, все по нормативам первых ступеней эмигрантской жизни. А вечером пошли по соседним мусорным свалкам и притащили оттуда мебель – два матраса, три стула, диван, кухонный стол и телевизор вместо тумбочки. И в полночь, после всех этих трудов праведных, «усталые, но довольные», сели, наконец, на кухне за бутылкой водки знакомиться.
А через час, когда бутылка опорожнилась, я услышал очередную эмигрантскую историю «за любовь»: у Миши в Минске осталась любимая, русская, но он обязательно вытащит ее сюда, в Америку.
– Старик! Ты не лыбься! Вот увидишь, она будет здесь! Мы с ней договорились! Мы не могли там жениться, потому что в Минске женатых выпускают в эмиграцию только через два года после регистрации брака – боятся, что мы всех русских баб увезем из России. Но я тебе отвечаю – я достану ее оттуда, вот увидишь!
Конечно, я скептически улыбался. А вы бы не улыбались? Мы сидим в Нью-Йорке, на последние деньги пьем дешевую американскую водку Popoff, под окном орут и дерутся пуэрториканцы, где-то рядом огромный мост через Гудзон круглосуточно гудит и рокочет потоком машин, а бог знает где, на другой планете, в каком-то Минске, русская девушка Галя будет ждать – чего? Что всесильный Миша Кацман спустится с небес, как супермен, и увезет ее в Америку?
– Старик, мы с ней разработали план! – хмельно убеждал меня Миша. – Она комсорг цеха, ударница труда. Ей дадут туристическую путевку в капстрану или хотя бы в Югославию, а оттуда я ее выкраду! Вот увидишь, я повезу ее из аэропорта Кеннеди на своей машине! Не веришь?
