Он вспомнил, как в первый раз увидел Изольду. Какой он был счастливый, пока не знал ее. Какой счастливый, и не понимал.
Он вспомнил песок, и волны, и заход солнца. И вдруг ясно увидел девочку, утонувшую в тот день, ее черное мокрое трико, тонкие ноги и белое мертвое лицо с закрытыми глазами.
Ему стало жаль ее. В первый раз. Тогда от волнения, от страха за Изольду ему было некогда подумать о ней.
«Бедная, бедная».
У нее было такое милое, такое правдивое и спокойное лицо. Она бы не поступила так, как Изольда. Нет, она была другая.
От жалости его собственное горе вдруг на минуту побледнело. Но только на минуту.
– Изольда, – сказал он громко и заплакал.
«Что же это? – с отчаянием подумал он. – Плачу. Скоро мышей пугаться буду».
Он вытер глаза ладонью. Небо стало уже совсем светлое. Серые, легкие облака просвечивали розовым.
Кромуэль вздохнул, поднял голову и взглянул на небо. Мертвое, бледное, прозрачное лицо утонувшей девочки смотрело на него. Оно было тут, совсем близко. Оно светилось перед ним на рассветном, холодеющем парижском небе. Прозрачное, ясное, почти счастливое. От него веяло молчаливым утешением. Бледные губы улыбались ему, и от этой улыбки шло сияние.
Становилось все светлее. Облака таяли в рассветном небе. Лицо стало смутным, неясным. Уже нельзя было разглядеть ни закрытых глаз, ни тонких бровей. Все расплывалось. Осталась только одна улыбка. И вот даже улыбка исчезла. Но на розоватом небе, там, где было лицо мертвой девочки, еще долго дрожало какое-то легкое сияние.
Урок кончился. Лиза сняла черный передник. Рядом с ней Одэт, бледная, с кругами у глаз, укладывала книги в портфель. Лиза толкнула ее локтем:
– Ты что такая кислая?
– Скверно. Голова болит.
– На воздухе пройдет. И ты, как придешь домой, съешь соленый огурец.
– Огурец?
– Ну да. Коля всегда ест после кутежа. Сразу пройдет.
Подошла учительница и потрогала лоб Одэт:
– Нет ли у вас жара? Теперь эпидемия гриппа. Вы, наверно, опять играли без пальто. Вы такая неосторожная.
Лиза тихо рассмеялась.
Ученицы, крича и толкаясь, выбежали из класса. В прихожей долго одевались. Лиза натянула синее детское пальто с золотыми пуговицами, не глядя в зеркало, надела круглую детскую шапочку. Тут она девочка, ученица и так и должна себя вести.
Она низко присела перед классной дамой:
– До свидания.
И классная дама благосклонно улыбнулась:
– Если бы все ученицы были такие, как эта маленькая русская.
На улице Лиза взяла Одэт под руку:
– Ну как? Легче?
– Немножко.
– Ты только не забудь. Кислый огурец, а если не поможет, десять капель нашатырного спирта.
– Вы домой? – крикнула черная, худая Анжель. – Мы с Жаклин хотим пойти в рыбий музей.
– Рыбий музей? Что это такое?
– А вот увидите.
Жаклин взяла Лизу за плечо.
– Пойдем с нами, – вкрадчиво попросила она. – С тобой всегда весело. Пойдем, Лиза. Ведь совсем близко тут. У Трокадеро.
Лиза кивнула:
– Ну хорошо, если тебе очень хочется.
Жоржет просунула руку под Лизин локоть:
– Я вчера ходила в зоологический сад смотреть орангутангов. Они такие огромные, грустные, совсем как люди. Мне их очень жаль. А львы смешные. И жирафы есть. А ты, Лиза?
– Мы с Одэт были в кинематографе.
Одэт удивленно подняла брови и глубоко вдохнула сырой осенний воздух.
– Мы видели замечательную картину. Показывали ресторан и дансинг. И все напились и целовались. Очень интересно и неприлично. А потом у одного не было денег, и все вернулись домой, а его оставили перед дверью. Актрисы были прелестные, и актеры тоже. – Лиза улыбнулась. – В особенности один, такой черный, немножко похожий на птицу.
