– А католические священники? – спросил Роберт. – Иезуиты, которые шныряют из дома в дом, уходя от закона. Мы можем их приструнить? Кристофер, у вас есть связи в католических кругах.
– Я вырос в католической вере, – откликнулся тот с опасливым смешком, – да, и был вхож в круг тех, кто хотел посадить на престол Марию Шотландскую.
– Поработайте с вашими католическими знакомцами, – сказал Роберт. – Они много знают.
– Не уверена, что копать в ту сторону безопасно, – подала голос я, сердито глядя на сына.
Я не хотела подвергать опасности свою семью.
– Театр, вот еще одно место, где полным-полно людей, в чье прошлое, да и в настоящее, не хочется погружаться слишком глубоко, – усмехнулся Кристофер. – Но мы можем наслаждаться их игрой. Смотреть, как они изображают злодейство на сцене, и не спрашивать, почему они так хорошо понимают мышление злодеев.
– Далее нам необходимо учредить партию, – впервые после припадка кашля подал голос Энтони. – Также нужно будет наладить сношения с Шотландией. Яков Шестой Шотландский – наследник английской короны. В скором времени он станет нашим королем, и те, кто успеет раньше других завязать с ним добрые отношения и оказать услуги, при новом правительстве будут в фаворе.
Несмотря на мое заверение, что все сказанное не выйдет за пределы этой комнаты, в доме были и другие уши, а звуки разносились далеко. Разговоры были настолько близки к государственной измене, что я сделала всем знак замолчать, на цыпочках подошла к двери и распахнула ее. В темном коридоре не было ни души. Я снова закрыла дверь.
– Мы поняли, – остерегла я. – Дальнейшие подробности излишни.
– Некоей особе уже почти шестьдесят, – сказал Роберт (вот же безрассудный, упрямый мальчишка!). – Не так уж ей долго осталось. Нужно всего лишь немного подождать.
– Довольно! – оборвала я его.
Мать всегда имеет право требовать от детей послушания, и совершенно не важно, сколько им лет.
Май 1592 года
Жесткий накрахмаленный воротник внезапно стал душить меня. Я не хотела привлекать к себе внимания, поэтому попыталась незаметно для остальных ослабить его, оттянуть от горла. Шея покрылась холодной липкой испариной, потом вдруг лицо опалило жаром. Проклятие Господне! Опять! А я-то думала, что это осталось в прошлом. С последнего раза прошло уже несколько месяцев.
Я распахнула окно и высунулась наружу, надеясь на дуновение ветерка, но воздух был совершенно неподвижен. Майское солнце озаряло сад под окнами моих покоев в Виндзоре. Я осталась здесь после ежегодной церемонии посвящения в кавалеры ордена Подвязки, надеясь получить удовольствие от пребывания во дворце, где в зимнее время всегда было слишком холодно. Впрочем, сейчас я была бы только рада порыву ледяного ветра.
– Вот, возьмите, ваше величество.
Кто-то украдкой сунул мне в руку веер. Как бы непринужденно я ни взяла его, все равно от кого-то не укрылось мое недомогание.
Я обернулась и увидела самодовольное лицо Бесс Трокмортон. Я смущенно стиснула веер.
– Может, влажный платок… – заикнулась было она.
– Спасибо, не нужно, – отрезала я, умирая от желания обтереть лицо.
Необходимо взять себя в руки. Сейчас все пройдет. Всегда проходит.
Бесс с притворным подобострастием склонила голову. Я всегда ее недолюбливала, хотя она была дочерью моего верного посла сэра Николаса Трокмортона. Она была какая-то скользкая и тщеславная. В особенности в последнее время, когда под неким сомнительным предлогом внезапно удалилась от двора. Теперь она вернулась, но за время отсутствия в ней произошла неуловимая перемена: прибавилось высокомерия, прорывавшегося сквозь напускную учтивость.
