Рейнеке изменился в лице, озарившись прежней беспечностью, и вдруг метнул веселый взгляд на бородатого тихоню, приникшего в углу с уже пятнадцатой или двадцатой по счету рюмкой водки.
– Кстати, о русских!
Он поманил бородача пальцем и тот приблизился, колыхаясь, словно березка в грозу.
– Поэт из России по фамилии Тиняков. Внешне похож на Иисуса, но стоит ему раскрыть рот… Впрочем, узнаете. Я вам что-нибудь переведу из его шедевров.
Он хлопнул «Иисуса» по плечу, и тот заулыбался стыдливой улыбкой, ловя брезгливо-заинтересованные взоры надменных англичан.
Пожилой полубезумный джентльмен в сером смокинге начал торопливо подниматься с софы.
– Я э-э… Прошу меня извинить, сэр!
– Позже, позже! – отрезал Рейнеке, махнув рукой. – Портер, вам понятно все, что я сказал?
Джордж Портер скорбно кивнул и опустился на стул.
– Не трогайте историю, не трогайте гены, не трогайте кровь! Дабы очистить ваши души от греха гордыни я дал нашему клубу имя «Крысиный король». Мы, как крысы, обязаны знать цену друг другу и самим себе. У нас нет и не будет никакой иной идеи, кроме той, что продиктована нашей природой. Вам не хватает денег? Вам не хватает власти? Благодаря мне, вы владеете компроматом на крупнейших мировых политиков и финансовых воротил! Вы короли этой жизни! Но никогда, никогда не забывайте, кто вы такие! Ради вашего же блага! Ради вашей свободы…
– Я готова спорить с вами, – грозно начала леди Бернгардт. – Но прекрасно вижу, что…
– Вот и прекрасно, что вы все видите. Тс-с… Эс ист аус! Конфликт исчерпан.
Рейнеке побарабанил пальцем по столу и в задумчивой тишине нашарил взглядом хозяина дома. Коллингвуд сидел на своем месте, уже совершенно оцепеневший от алкоголя.
– Стюарт!
– А-э…
– Я в курсе, что над нами, в одной из комнат дрыхнет ваш лондонский гость. Не хотите меня с ним познакомить?
– Э-э д-да, х-хорошо…
Желающих поглядеть на загадочного гедониста-самоубийцу нашлось немало. Публика бурной рекой устремилась наверх.
Морель проснулся уже давно, однако не испытал ни малейшего желания спуститься к застолью. Ему было плевать.
Комната была похожа на хлев. Точнее на хлев животного, которое ни в чем не знало себе отказа. На полу и на мебели стояли пустые бутылки из-под спиртного, валялись раздавленные окурки сигарет и сигар, трубка для курения опиума, открытки непристойного содержания, золотистые обертки от конфет, детская железная дорога с лежащим на боку паровозиком, разбитый вдребезги граммофон, череп мартышки и револьвер с одним патроном. В воздухе стоял еще не выветрившийся до конца запах рвоты. В хрустальной вазе покоилась одна единственная, последняя золотая горошина.
Лежащий на измятой постели в халате и пижамных брюках Морель окинул вошедших затуманенным взглядом.
– О-о! Я уж думал, обо мне все забыли!
– Это г-глава нашего к-клуба, па-познакомьтесь, – без улыбки, едва справляясь с голосом, произнес Коллингвуд, кивнув на Рейнеке.
– Приветствую, глава!
Морель вяло взмахнул рукой, и Рейнеке благосклонно кивнул в ответ.
– Что-то вы плохо выглядите, Стюарт! Хватанули лишнего? Ох, а я… Как видите, мне осталось совсем ничего, хе-хе!
Он указал глазами на вазу.
– Впрочем, я подумал… Мне это буквально сегодня утром пришло на ум… или вечером, черт его знает. В общем… жизнь слишком прекрасна, чтобы вот так ее закончить! Как вы считаете?
Коллингвуд нахмурился, потом зажмурил глаза и дважды мотнул головой.
