Когда за мамой закрылась дверь, Элька вытерла слезы и улыбнулась. Мама права: день рождения кончается не с полуночным боем часов, а с последним подарком. Интересно, что привезет ей тетушка Фанни?
Надо отдать ей должное, тетя Фанни была единственной, кто обрадовался, когда врач сообщил, что у ее младшей сестры Рины через шесть месяцев родится девочка. Элькиному папе, и маме, и Аннабельке, и многочисленным тетям-дядям, у которых детей либо не было, либо рождались только дочки, хотелось, чтобы в семействе появился, наконец, маленький мужчина. А появилась Элька. И это было воспринято, как некое предательство рода, самозванство, попахивающее вопиющей наглостью и попранием интересов семьи.
И словно в отместку за враждебную встречу, Элька росла так быстро, что даже то небольшое преимущество наличия двух однополых погодков в семье – возможность младшему донашивать одежду старшего – было сведено на нет. Платьица, костюмчики, блузочки и туфельки Аннабель были Эльке безнадежно малы. На дни рождения и детские праздники родственники приносили два нарядных платьица, или две пары туфелек, или модные купальнички, – и все, все это доставалось счастливице Аннабель, худенькой, невысокой, с маленькой ножкой и узкими запястьями, – а Элька… Элька возвращалась к стареньким джинсам и бледно-зеленой блузе-распашонке.
Потому-то и возникла традиция на дни рождения Эльки дарить конвертики с деньгами и «чисто символический подарок».
День, когда семья получала посылки от австралийских и американских родственников, всегда был праздником для Аннабельки и источником горьких слез для Эльки. Красивейшие детские вещи откладывались в ту сторону, где прыгала от нетерпения Аннабель, шкаф которой и так ломился от нарядов. А на Элькину полочку отправлялись либо шарфики-накидки-украшения, которые Элька люто ненавидела, либо широченная юбка, которая не подошла ни маме, ни тете Лее, ни тетушке Фанни и из которой «можно сообразить что-нибудь для Эльки». Но так как шить мама не умела и не любила, месяца через два обнаруживалось, что юбка благополучно перекочевала к маминой коллеге, знакомой или соседке, а то и прямиком на помойку.
Если расположение звезд и правда реально влияет на события жизни человека, то в день рождения Эльки все они попрятались, оставив дежурить самую ленивую и жадную, а в день рождения Аннабельки все до единой вылезли на небо, чтобы одарить новорожденную талантами, красотой, обаянием, а главное – невероятной удачливостью во всем.
Когда мама вела двух своих дочек записывать в хор, на музыку, в спортивную секцию, то брали всегда только одну из них. Вам ведь не взбредет в голову уточнять, кто неизменно оказывался этим счастливчиком, а кто, заливаясь горючими слезами, шел домой, отказываясь от взяток в виде мороженого со взбитыми сливками и клубничкой наверху.
Даже в художественную школу взяли не Эльку, а Аннабель, которая не способна была отличить розовый цвет от оранжевого и нарисовать… детский мяч. Правда, Аннабель там учиться тоже не стала. И с хора сбежала на третий день, и музыку вот-вот бросит. Но разве это имеет значение? Разве это имеет значение?
И с именем Эльке не повезло.
– Ну почему такая несправедливость? – спросила она как-то бабушку Дюшель. – Аннабель переводится как «прекрасная Анна», а Элька – как большой размер, «L». Назвали бы уж сразу ЭксЭксЭлькой…
Любой поход по магазинам кончался ее слезами. Едва взглянув на Эльку, продавцы объявляли: «На вашу девочку в нашем магазине ничего нет. Идите в „Три толстяка“ или в „Колобок“. Может, там найдете что-то подходящее», – и насмешливо перемигивались. И даже на художественной выставке услышала: «Мне больше всего понравился вон тот рисунок, в углу. Сейчас эта толстуха отойдет, посмотри». Он мог бы и не уточнять: больше толстых в галерее не наблюдалось.
