– У тебя тоже много д-друзей? – тихо спросил Маню.
– Совсем нет, – так же тихо ответила Элька. – Хотя… есть… Джо, музыкант, ты о нем услышишь. А еще – Рири, слизняк. И Кризли – с ней ты знаком. Ну и… один странный мальчик по имени Маню. Ты его не знаешь, – пошутила Элька.
– Это т-точно, – помолчав, выдохнул Маню.
– А я тем более. Может, познакомишь? – Эльке не терпелось расспросить нового друга о его жизни.
– Не сейчас, хорошо?
– Почему? – не отставала Элька. – Ты куда-то спешишь? Я – нет. Могу слушать тебя хоть до… послезавтра!
– Я не спешу, – помедлив, ответил Маню. – То есть спешу, очень спешу, но не знаю почему и куда.
– Странный ты, Маню. Ничего о себе не знаешь. Ну, а… родители у тебя есть? Бабушки-дедушки, тетушки-дядюшки, братья, сестры? Где твой дом? Откуда ты пришел? Где-то же ты ночевал вчера, позавчера, год назад?
– Не пп-помню. – Маню опустил голову.
– М-да… – Элька скривила рот набок, что означало высшую степень растерянности. – А… детство ты помнишь? Хоть что-нибудь? В какой садик ходил, какое блюдо самое любимое. Может, сон какой-нибудь помнишь? Бывает так: прицепится и снится, снится чуть не каждую ночь. Особенно когда болеешь. Тетушке Фанни, например, снится, что все вокруг – как при замедленной съемке. Одно слово человек произносит минуту, руку поднимает три минуты – и ей от этого становится жутко. У мамы моей перед глазами гномы дерутся, злые-презлые. С огромными кулачищами. И она уже знает: начинается приступ мигрени. А мне всегда снятся страницы огромной книги – и я бегу по ним, перепрыгивая с одной на другую, и очень боюсь наступить мимо. А сегодня, например, приснилось, будто я в каком-то незнакомом Городе – то ли в парке, то ли в саду – умоляю огромную голодную обезьяну подарить мне… что бы ты думал? Какую-то тряпку! Что-то вроде… покрывала. Одно такое… легкое-легкое, расшито сверкающими звездами и колечками. Кажется, розовое. Или сиреневое. Там темно было, и я не рассмотрела. А тебе что снилось?
– Усы… как будто у меня два маленьких усика п-появляются и начинают расти вверх и в стороны. Быстро-быстро. И так страшно шевелятся… П-потом все исчезает.
– Ну и ну… Странно все же: ничего человек не помнит, а усы помнит.
– Когда болею – клоуны снятся. Передают меня – малюсенького – один другому и превращаются то в цыган, то в коз… А я хохочу и глаза закрываю…
– Так, может, твои родители – клоуны? – обрадовалась Элька. – Или… цыгане? Или… – она прыснула в ладонь и осеклась. – Ладно, пора заняться завтраком! Фломастеры у меня на полке, слева. И краски там же. Бери все, что захочешь. Чувствуй себя как дома!
– Тебе… нужна моя помощь? – осторожно спросил мальчик, на случай, если она опасается оставлять его в комнате одного, но стесняется сказать…
– Брось ты эти глупости! – рассердилась Элька. – Лучше домиком своим займись! А у входа коврик постели: устроим пикник на траве!
– Х-ххор-ррошо, – ответил Маню и опустил голову.
Элька вышла, едва скрывая негодование. Ну почему все так несправедливо? Одним – красота, здоровье, талант, веселый характер… А другие должны хромать, следить за каждым съеденным кусочком или застрявшим в горле словом… Прятать за контрабасом уродливый горб. Пугать народ голым крысиным хвостом или перламутровым слизнячьим следом… Почему мухи, жуки, пауки, тараканы должны постоянно опасаться за свою жизнь? Паукам еще везет: некоторые верят, что они несут добрую весть, и не убивают их.
