Энциклопедия русской души (сборник) - страница 26

Власть преследовала анекдот как попытку разгерметезировать ее миф. Анекдот развенчивает. Он – дело. Но он развенчивает и того, кто рассказывает анекдот. Потому что анекдот примиряет с действительностью. Анекдот ободряет. Он откладывает решение вопроса на неопределенное время. Анекдот – это русская церковь. Это конфессия.

Русские рассказывают друг другу анекдоты, чтобы поразмяться в смехе, прежде всего над собой, но есть предел, за который анекдот не выходит. Француз, американец, немец в анекдоте всегда хуже русского. Ясное дело: они в анекдоте неанекдотичны. Они ищут линию поведения. Русский – без линии.

Анекдот – единственная форма русского самопознания. Род терапии. Больше того, род выживания. С другой стороны, это род отчаяния. Любимые герои анекдота – элита бестолковых людей. Бестолковщина не раздражает, а стимулирует. Не сообразили, не предусмотрели – нарвались на реальность. Опростоволосились, опозорились. И смех, и грех. Мы коллективно бестолковы. Соборно – без головы. Взялись за что-нибудь – не получилось.

Вот – анекдот. И почему мы так легко смеемся над собой? Но это – не просто. Мы не любим, когда нам не прощают бестолковщины. Мы бестолковы в высоком смысле презрения к поверхности жизни. Это русская ценность – бестолковщина.

Анекдочивание каждого акта жизни есть форма ее проживания. Без анекдота русское существование было бы невозможно. Что же тогда заложено в голову русского, если он все видит через призму анекдота?

Русское слово подыгрывает анекдоту. В русском синтаксисе спрятан эмбрион анекдота. Анекдотический вирус. Избыточное воображение и недостаточная рефлексия. Из мира выхватывается и развивается до предела его несуразность.

Чукча – гиперболизация русской бестолковщины, гипербестолковщина, которая, с русской позиции, кажется тотальной, а русские выходят умеренно разумными существами. Мы подставляем чукчей, беспомощно стремясь сократить беспредел собственной бестолковщины. То же самое, вроде бы, обереуты. Они довели до предела принцип интеллигентной бестолковщины. Культуру обокрали. И они крикнули страшным криком. Но анекдот не кричит. Даже не разговаривает. Он мычит и смеется, пережевывая культуру.

Облом – пещерный бог, прародитель Серого.

– Серый!

– Ну?

– Познай самого себя!

– Это как? – прищурился Серый.

– Это как? – прижал уши Серый.

– Ты чего? – не понял он.

У меня с интеллигенцией вкусовая несостыковка. Интеллигенция любит арбузы, а я – винегрет. Она – за разум, а я – за океанский бриз. Интеллигенция любит повести, а я – рекламные щиты.

Интеллигенция – секта борцов за народное счастье. У интеллигенции всегда одно и то же: как самодержавие, так плач по народу. А как революция – русские свиньи. Интеллигенция подослала мне привет от учителя жизни.

– Нельзя ли Серого использовать в мирных целях? – спросили заговорщики.

– Зачем? – спросил я.

– На благо народа.

– Да распустите вы этот колхоз, – отозвался я.

– Если вы нам не поможете, – сказала интеллигенция, – мы вам больше не подадим руки.

Я засунул руки в карманы, а интеллигенция спрятала руки за спину.

Павел вышел из народа, а его отец, пьяница и драчун, так и не вышел. Павел осмыслил себя в осмыслении нужд народа. Это революционный выход из народа в романе Горького «Мать».

Второй, религиозный, выход из народа – выбор монашества, сектантства, любой другой религиозной активности.