Енисей, река по меридиану - страница 6

Голубой снег искрился на солнце. Он стал немного темнее, появились синие тени, потому что солнце уже не пряталось так рано за островом Скутовым. Оно теперь поднималось выше и времени на то, чтобы нырнуть в Енисей на западе уходило чуть больше. Я стоял на угоре у накатанной санной трассы один и радовался. Младшего брата упекли-таки в ясли, и напарника для игр у меня на сегодня не было. Сегодня не будет спора кто впереди на санках, а кто сзади. Я сел и покатил в низ, но на двух третях горки санки начали тормозить, проваливаться полозьями в накатанный снег и, наконец, резко встали. Я полетел кубарем и очутился в небольшой лужице. Яркое сибирское солнце в марте месяце растопило снежок и теперь смеялось надо мной. Весна.

Весна в деревне – особой время. Когда день на севере становится ощутимо длиннее, когда белый чистый снег искрится и слепит глаза, отражая солнечные лучи, когда лёд на Енисее вдруг перестаёт играть всеми красками неба и становится тёмным, сердце каждого наполняется какой-то первобытной радостью. Хочется бегать и прыгать, как маленькому телёнку, которого в первый раз после рождения выпустили на солнышко в пригон. Когда я немного подрос и стал интересоваться географией, я страшно удивился узнав, что наша деревня – среднее течение реки Енисей, а совсем не Север. Зима, когда тяжёлое солнце не более чем на 4 часа выходит из-за горизонта и даёт возможность конному обозу преодолеть путь до колхозных стогов на Тису. Лето, когда в самом его разгаре, северный ветер заставляет всех надевать стёганые ватники. Географически это не Север, это средняя полоса бореальных таёжных лесов. К этому же поясу относились и хвойные леса Канады и США, Великие Озёра и Скалистые горы. Дикие леса американских индейцев были нам знакомы не только по книгам Фенимора Купера, Сат-ока и Сэтен-Томпсона. Мы не просто играли в индейцев, мы жили жизнью похожей на них.

Весенние дни звали нас в лес. Весна звала нас туда, где пряно пахло хвоёй, кислыми болотными травами и черемшой. Это называлось «за речку», за Кирпичное. Снег там сходил долго, болото с кедами промерзало за долгую зиму и не отступало до начала июня. Май месяц был самым благоприятным по изучению этого района мальчишками. Ещё не было гнуса, трава только-только начинала показывать свои острия из-под осеннего загата и не путалась в ногах. Там были построены наши первые избушки, там проходила жизнь нашего индейского племени. Луки и стрелы были настоящими, продукция охоты тоже была настоящей, хоть и не частой. Две старые деревянные лодки на Кирпичном озере были перетащены сюда с реки, служили для постановки мордушек на гольянов, переправы к охотничьим местам нашего племени и давали возможность забрать с воды сбитую утку. Мы курили трубку мира с племенем «низовских», строили шалаши и занимались многими полезными делами, на которые взрослые смотрели снисходительно, но с полным уважением.

В это время на семейном столе появлялся суп из дикой утки, сковородка жареных гальянов, а в некоторых дворах жили травмированные стрелами индейцев болотные совы. Совы водились в тайге в большом количестве, они прилетали к лугам охотится на мышей и лягушек, сами становились объектами нашей спортивной охоты в целях тренировки. Такие приживатели в сельских дворах становились лишней заботой. Родитель изрекал – «Сам притащил, сам и корми», и незадачливый индеец ловил мышей и сбивал воробьёв для прокорма калеченой своей добычи. Затем сова, подлечив крыло, выздоравливала и улетала. Как мне сейчас становится приятно и немного странно – другого варианта, как излечение совы, не рассматривалось в принципе.