– Выдумщик ты, – сказал я, но сердце моё снова дрогнуло.
– Ничего и не выдумщик, – ответил он. – Папа сегодня приходил. Я целый день его охранял. Даже рассердил. Потом он на кухню ушёл, а мама меня на улицу… Теперь папа точно сбежит.
– Непростая у тебя ситуация, друг мой. Но всё ещё может наладиться, – сказал я, а сам подумал: «Как это у меня получается с ним так по-взрослому разговаривать? Вот с мамой его никак».
– Бамалей, – взгляд мальчика вдруг загорелся, – а ты можешь моему папе позвонить? Проверить…
– Ну, во-первых, у меня его номера нет. А во-вторых, ты же, наверное, захочешь, чтобы я звонил ему каждые пять минут? Так?
– Ага, – признался Ёнька. – Нельзя?
– Можно, конечно, – вздохнул я. – Только кажется мне, Ёнька, что твой папа мне не обрадуется. Может быть, вообще загвоздка не только в нём?
– Бамалей, – задумался мальчик, – кто такая Загвоздка? И в ком она тогда, если не в папе?
– Я думаю, что и в тебе тоже, – ответил я.
– Почему её так зовут?
– Её не зовут, она сама навязывается. Твоя так и вовсе не она, а он.
– Он – это мальчик? Как его звать? – спросил мой друг.
– Менябросиль, – ответил я.
– Глупое имя, – Ёнька поскрёб нос липкими пальцами. – Не слышал такого. Так это мальчик?
Мой друг отмахнулся ногой от голубя и поднял мороженое повыше, чтобы птицы не достали. От эскимо отделился кусок шоколада и упал под лавочку. Захлопали крылья, поднялась суета.
– Мальчик? Менябросиль-то? – переспросил я. – Да, наверное. Он тоненький и почти невидимый – сразу и не разобрать. Его часто не замечают. Все и всегда проходят мимо. Оттого он думает, что его всегда бросают. Вот и лезет к кому ни попадя в ухо, чтобы его оттуда не достали. Катается в голове на пугливых мыслях и трясётся, как древний будильник.
– А почему трясётся?
– Боится.
– Бамалей, давай вынем его из меня, а? – попросил Ёнька.
– Мне кажется, Ёнька, что он пока ещё в тебя не залез. Просто на плече катается и всякие страхи про папу в ушко шепчет. Снять с плеча такого малыша – дело несложное…
После этой фразы на странице всё перечёркнуто и вырвано несколько листов. Записи продолжаются с нового.
«Дело несложное», – подумал тогда я и принялся колдовать.
В заклинаниях я нашёптывал о том, как любят Ёньку мама и папа, как ценят его и дорожат им. Признаться, увлёкся. Маленький Менябросиль меж тем боялся всё сильнее и сильнее. Из Ёнькиной головы перестали просачиваться пугливые мысли, и это делало его одиночество невыносимым.
Скоро колдовство стало похожим на разговор про голубей и Светланку. Менябросиль исчез незаметно. Ёнька егозил и смеялся, а о тоненьком мальчике мы вспомнили только тогда, когда неподалёку запричитала неёнькина мама. Одного этого звука хватило, чтобы сразу всё понять.
– Ваня! – кричала мамочка своему малышу. – Не ходи туда!
Мы обернулись на крик. Сын мамы – карапуз с совочком – ковылял прямо к дороге. До опасного края было ещё далеко, и кричать так испуганно было рановато, а значит, Менябросиль не просто так ушёл от нас.
– Стой немедленно! – кричала мамочка и бежала вслед за малышом. – Ах ты разбойник! – ругалась она. – Вот догоню тебя! – возмущалась она. – Ох и получишь же ты! – грозилась она.
– Натворили мы с тобой делов, Ёнька! – только и успел сказать я. – Бегом за мной!
Мы вскочили с лавочки и помчались наперерез малышу и его маме.
В изрядном отдалении от дороги сердитая мама поймала сына и уже хотела было его отшлёпать, как мы нагнали их. В моей голове снова что-то щёлкнуло и крикнулась фраза, которая кричаться не собиралась:
