Примерно ещё через год мне сказали, что исследования, похоже, близятся к завершению: учёным удалось добиться кое-каких результатов. Меня не вызывали очень долго: месяц или два, а затем, как гром среди ясного неба, снова приехали за мной на двух машинах с мигалками прямо на работу и увезли в научный центр.
6
Слова пожилого профессора расплывались в моей голове. Я никак не мог сосредоточиться. Мыслями я был в совсем другом месте. Передо мной раскинулась широкая река, уходящая вдаль, к горизонту. Её стремительные зелёные воды торопливо несли несколько теплоходов вниз по течению, в серебристой выси парили чайки, и их специфический крик словно ножом разрезал прохладный воздух. Я стоял на берегу, а за моей спиной раскинулся старинный уютный город, манящий своими раскосыми мощёными улочками и неповторимой атмосферой чего-то забытого, но такого родного… Она стояла рядом со мной, и я держал Её за руку…
– …Таким образом, возможно, что вы, действительно, можете спасти всех… – Сквозь пелену донеслись до моего сознания слова учёного. Прекрасное видение исчезло. Я вновь оказался в жестокой реальности. Так, надо было с этим прекращать. Ещё чего: уважаемый человек, главный редактор крупного издательства вместо того, чтобы слушать и вникать в суть дела, витает в своих мечтах. Причём, в несбыточных… Это-то, обиднее всего!
– А… Гм… – Я откашлялся, стараясь сделать серьёзный заинтересованный вид, но это не умаляло того, что последние несколько минут монолог профессора я просто не слушал и не представлял, о чём он мог говорить. И, похоже, он это заметил, но без тени недовольства постарался объяснить всё ещё раз.
В общем, если вкратце, с помощью моей крови создали вакцину, способную нейтрализовать последствия излучения и восстановить синтез фенилэтиламина. Я не учёный, поэтому не буду вдаваться в подробности и загружать мозг читателя научными понятиями и формулами, тем более, я сам не знаю, какими словами можно объяснить весь этот сложный процесс, чтобы было понятно. После этого ошеломляющего научного открытия я стал появляться в научном центре ещё чаще. У меня продолжали брать кровь, хотя я опасался, что её не хватит для того, чтоб сделать вакцину для всего мира, но учёные заверили меня, что я могу не беспокоиться на этот счёт. Я не знал, когда они скажут: «Хватит!» Я покорно продолжал ходить в научный центр на процедуры, ни разу не выказав своего недовольства. Да его, собственно, и не было. Мне ведь давно стало плевать на свою жизнь.
Лишь об одном попросил я: чтоб моё имя нигде не упоминали, чтоб во всех СМИ меня нарекли безымянным спасителем, и мою личность ни при каких обстоятельствах не раскрывали. Я не хотел, чтоб меня помнили. Вернее, на людей мне было плевать. Я не желал, чтоб о том, кто я и что сделал, узнал конкретный человек. Я хотел навсегда для неё кануть в лету. Потому как полное забвение с её стороны переносилось мною гораздо легче, чем презрение и ненависть, которые я от неё натерпелся.
Так же я отказался от всякой материальной компенсации со стороны государства. Какие деньги? Вы что, с ума сошли? Они для меня уже давно ничего не значили. Нет, конечно, хорошо, когда они есть. Они предоставляют массу возможностей, а также свободу жить так, как тебе нравится. Но проблема в том, что то, чего я жаждал больше всего, нельзя было купить за деньги. Нельзя было наполнить ими мою абсолютную внутреннюю пустоту и унять боль. Поэтому, я просто отказался от всякого вознаграждения.
