Эпиталама - страница 7

Обезумевший Дон Хозе бросается на Кармен и закалывает любимую логарифмической линейкой (25 см!).

На фабрику-кухню входит комитет ВЛКСМ.

Несчастный Хозе отдаётся в руки правосудия.

Занавес.

Вера – мама Ольги работала в редакции ежемесячного журнала «Западное изобразительное искусство». Главный редактор журнала, Викентий Викентьевич (не Вересаев) – элегантный, как белый рояль, неровно дышал в её сторону и всегда одаривал такими же элегантными комплиментами с покушением на светскость. Например, оказавшись как-то рядом с Верой, когда она, наклонившись к кулеру, набирала воду в кофеварку, Викентий Викентьевич (не Вересаев) с придыханием выдал ей очередной комплимент:

– Вера Христофоровна, у Вас замечательная и женственная попа – я всегда любуюсь ею, когда прохожу мимо. Но и другие места Вашего организма…

– Викентий Викентьевич, – перебила его Вера, выпрямляясь, – шли бы Вы мимо да посмотрели мою статью для публикации, а то у меня корм питомцам заканчивается… – Да, до рождения дочки (как, впрочем, и после) с Верой постоянно проживали и спали вместе (не буквально) кошки/коты и собаки (в единственном числе) – она или он приходили к ней на кровать, ложились в ногах, сворачивались бубликом и спали, пока утром Вера не поднималась варить себе кофе и кормить их перед уходом на работу, выгуливала их после.  Для объективности повествования надо заметить по поводу «спали», что Вера поместила как-то большую подборку картин в своём эссе о французском художнике 19-20 веков douard-Henri_Avril (Эдуард Анри Авриль), и в этой подборке были картины – очень фривольные даже для этого художника – за события, изображённые в которой, в уголовном кодексе СССР была предусмотрена специальная статья. В редакции тогда долго совещались и даже советовались в верхах – публиковать ли репродукции этих картин наряду с другими? Потом, надо полагать, сверху пришло «добро», мотивированное пользой показа разложения нравов буржуазного общества. Авриль был иллюстратором эротической литературы (само собой – западной, т.к. «в СССР секса нет», не было в известном смысле) и иллюстрировал многих писателей: Флобера и других, а Теофиль Готье обратился к Аврилю с пожеланием большей его свободы в выражении иллюстраций своего романа «Фортунио», и Авриль настолько «свободно выразился», что не решился поставить под иллюстрациями своё настоящее имя, а подписался псевдонимом Поль Авриль. Были и другие книги с его иллюстрациями (две представлены здесь вместе с портретом художника), но наибольшую известность получили иллюстрации к книге «De Figuris Veneris: Справочник по классической эротике» Фридриха Форберга – немца по происхождению. Авриль по рождению был алжирец, но жил и работал во Франции, в Париже, а его папа служил в жандармерии (полиции – по нашему) в звании полковника.

О-ля-ля…

Ольга – по паспорту, а в миру – Оля-Ляля (потому, что в этом имел непосредственное участие «Monsieur l'Abbe, француз убогий», но не буквально, как в «Евгении Онегине» (хотя и служивший в монастыре одного из аббатств Парижа, т.е. как бы у бога). Известно также, что у французов только одно «о-ля-ля» на уме (хотя они и есть хотят не меньше других, но употребляют всякую гадость в отличие от «о-ля-ля»). В общем, как отец Сергий в повести Толстого поддался искушению, так этот «убогий Monsieur l'Abbe» соблазнился (не без взаимности или как говорится «по согласию») Верой, которая пребывала тогда в творческой командировке аж в самом Париже, и чёрт ли её занёс в этот монастырь за впечатлениями для очередного эссе – это доподлинно неизвестно, но именно это и стало результатом рождения дочки через традиционные 9 месяцев уже в России, и ставшей мамой – известным издавна способом, кроме которого, никакого другого природа пока не придумала. И слава богу (и православному, и католическому). Но счастье не бывает вечным – это отражено и в семантике этого слова, как заметил Ж.Б.Мольер (тоже француз): De toutes les choses ;ternelles, l'amour dure le plus court (Из всех вечный вещей, любовь длится короче всего. Разумеется, l'Abbe, как честный человек (но по приказу начальства), вынужден был, нет, не жениться – с этим во Франции напряжёнка, а расстричься, т.е. перестал брить тонзуру. А Вера осталась в России. Оля получилась очень привлекательной (собственно, как и все девушки), с пропорциональной фигурой (и все четыре «окошка» имели место у её ножек там, где и должны были быть, впрочем, в четвёртом могла убедиться только она сама перед зеркалом, а посторонние – в бане, но три других были очевидны невооружённым глазом). Вообще у неё было всё свойственно-женское, но более французское, чем русское, и была прекрасна на восприятие со второго взгляда – «со второго» потому, что в первом все были вынуждены зажмуриваться, чтобы суметь открыть рот от восхищения – открыть одновременно и то, и другое удавалось не всегда и не всем. Естественно, у Оли были подружки, и одной из них: Елене (Премудрой) – самой-самой – она рассказывала то, что не говорила даже своей маме.