– Тут есть письма, сэр. Если желаете, я повидаюсь с мадам Оленска, – сказал он сдавленным голосом.
– Спасибо… спасибо, мистер Арчер. Приходите ко мне пообедать сегодня вечером, если вы свободны, а после обеда, если вы соберетесь завтра к нашему клиенту, мы все с вами обсудим.
Из конторы Ньюленд Арчер вновь отправился прямо домой. Вечер был и на этот раз удивительно ясным, над крышами светил молодой месяц, и Ньюленду хотелось надышаться, наполнить душу этим чистым сиянием и не говорить ни с кем до тех пор, пока они с мистером Леттерблером не уединятся после обеда. Принять иное решение, чем принял он, казалось невозможным: он должен сам повидаться с мадам Оленска, прежде чем представлять посторонним все ее секреты. Его безразличие, его досадливое нетерпение были сметены мощной волной сострадания: мадам Оленска стояла перед ним – выставленная на всеобщее обозрение жалкая фигурка. Ее необходимо было защитить от еще больших ран, в этих ее безумных метаниях и попытках бороться с судьбой.
Ему вспомнились ее слова о миссис Уэлланд, просившей избавить ее от рассказов о «неприятном» в ее истории, и его передернуло от мысли, что, может быть, именно подобная направленность умов и делает воздух Нью-Йорка таким кристально чистым. «Неужто мы всего лишь фарисеи?» – думал он, силясь примирить свое инстинктивное отвращение к мерзости человеческой натуры с инстинктивной же жалостью к ее слабостям и хрупкости.
Впервые он почувствовал, какими примитивными принципами он всегда руководствовался. Он считался юношей, не боящимся идти на риск, но сам-то он знал про себя, что тайная его связь с бедной и глупенькой миссис Торли-Рашворт не была настолько тайной, чтобы наполнить жизнь ощущением приключения. Миссис Рашворт была из, что называется, «такого рода женщин», глупая, тщеславная, скрытная по природе своей, она ценила в их романе не столько своего избранника или какие-то его черты и качества, а тайну и скрытую опасность. Когда он начал это понимать, это чуть не разбило его сердце, теперь же особенности ее характера он воспринимал как нечто положительное, видя в них оправдание себе. И через подобные короткие романы проходит большинство молодых людей – его ровесников, проходит с чистой совестью и непоколебимым убеждением в непреодолимой пропасти, пролегающей между женщинами, которых любят, и женщинами, которыми наслаждаются, – с примесью некоторой жалости. Такой взгляд в них усердно пестуют их матери, тетушки и прочие пожилые родственницы, все, как одна, разделяющие убеждение миссис Арчер в том, что если «подобное происходит», то со стороны мужчины это, несомненно, глупость, но со стороны женщины – вопиющее преступление. Все знакомые Арчеру пожилые дамы единодушно считали всякую женщину, позволившую себе неосмотрительно влюбиться, обязательно неразборчивой в средствах и коварной, расставляющей силки на простаков-мужчин, являющихся игрушкой в ее хищных лапах. Единственное, чем тут можно помочь, – это убедить несчастного поскорее жениться на хорошей девушке, которой можно будет впредь его доверить.
В сложно устроенных европейских сообществах, как догадывался Арчер, любовные отношения не столь просты и не с такой легкостью поддаются классификации и расшифровке. Они многообразны, свободны и обладают массой причудливых извивов, из-за чего могут породить немало ситуаций, когда чуткая и ничего не подозревающая женщина из-за беззащитности своей, из-за своего одиночества попадает в обстоятельства, несовместимые с общепринятой моралью.
