Я потёр подбородок, ещё раз вздохнул, с грустью взглянув на чайный столик, сиротливо притулившийся в углу столешницы.
Почему-то сильно захотелось чая. Такого же бодрящего, которым он угощал меня в прошлый раз.
– То есть шанс один к десяти тысячам, так? Что мне удастся предотвратить Катастрофу? И вы сможете помочь всего лишь два раза? Я правильно понял?
– Нет, – улыбнулся китаец. – В той точке, где ты оказался, шанс того, что Катастрофы не случится, составляет уже один к ста. Это очень много. И с каждым годом вероятность благоприятного исхода будет расти. Один к десяти тысячам – твой шанс дожить до того времени, когда вероятность Катастрофы минует.
– То есть… – начал соображать я, но китаец меня перебил.
– То есть, скорее всего, ты погибнешь, спасая нас всех, – ответил он. – Такова участь тех, кто приходит.
Я вздохнул и попытался улыбнуться.
– Что мне делать? – спросил я. – Чтобы не допускать ошибок?
Китаец чуть прищурился, глядя на меня.
– Правильный вопрос. Я постараюсь дать тебе три совета. А уж то, насколько ты ему последуешь, зависит только от тебя.
– Я внимательно слушаю, – кивнул я.
– Первое, – начал китаец, – ты не справишься без друзей. Но для этого тебе нужно научиться понимать, кто друг, а кто не очень. Второе: избегай соблазна личной власти. Он будет очень силён и приведёт к тебя к гибели, если не сможешь ему противостоять. И третье: прояви милосердие там, где места для милосердия не останется.
Я помолчал, осмысливая сказанное. Что ж, даже такой иносказательной информации было уже не мало: по крайней мере, теперь я точно знаю, что использовать самые простые и очевидные способы управлять ситуацией не следует.
– Ясно, – кивнул я.
– Надеюсь, что завтра у тебя будет. И что оно наступит белым и чистым.
Он использовал игру слов, которую можно перевести лишь приблизительно: чтобы сказать «ясно» я использовал слово, первый иероглиф которого имеет значение «завтра», а второй – «белый».
– На выходе тебе передадут способ, каким ты сможешь связаться с нами во второй раз, – сказал китаец. – Мы закончили. Если хочешь что-то ещё спросить у меня или у «Книги перемен» – спрашивай. Это последняя возможность.
Я начал лихорадочно прокручивать в голове вероятности возможных комбинаций. Определение, кто друг, а кто – нет. Остаться ли с Жириновским, или попытаться его переиграть? Можно ли рассчитывать на Бардри и отца Гии?..
И тут вдруг понял, что хочу спросить совсем не об этом. Не о делах.
– Как дела у Саши? – спросил я.
Китаец просиял, как будто я только что подарил ему что-то очень ценное.
– Он учится, как и положено порядочному молодому человеку его возраста, – ответил он. – Но ещё он спрашивал о тебе. Спрашивал постоянно. Чем-то ты ему очень понравился.
– И… что вы ему говорили? – спросил я.
– То, что знали сами, – ответил китаец. – Рассказали о том, что с тобой случилось в Грузии. Он очень переживал, но теперь считает тебя настоящим героем. И очень хочет быть твоим настоящим другом.
– Это довольно сложно, учитывая, что он учится за океаном, – улыбнулся я.
– Над озером вечер – и лотос теряет свой запах, – процитировал китаец. – За окнами осень. Угрюмо темнеет бамбук. И друга не вижу, с кем можно беседу затеять…
– Бо Цзюйи? – предположил я.
– Очень неплохо! – одобрительно кивнул собеседник. – Ты ведь понимаешь, о чём это стихотворение?
– О дружбе.
– И самопожертвовании, – ответил добавил китаец. – Это важно. Если ты этого желаешь – вы обязательно увидитесь. Да, Саше придётся пойти на некоторые жертвы ради этого, но он сам этого хочет.
