Эпоха перемен. Моя жизнь - страница 5

Я помню, как это было: нас приглашали в юрту, посередине которой располагался очаг. Папа садился вместе с казахами, они доставали бурдюки и наливали кумыс в деревянные пиалы. Перед тем как начать пить, папа обязательно плескал кумыс в очаг, так он демонстрировал уважение к духам предков этого рода. Только после этого отец начинал разговор, он говорил, что в степь скоро придут тракторы, людям нужно уходить.

Мой папа был очень человечным, он относился к кочевникам с большим уважением и сочувствием, понимая, каково им было покидать родные земли не по своей воле. Сейчас я осознаю, что такие встречи могли быть опасными, ведь для кочевников мы были чужаками. Будучи ребёнком, я не понимал, что именно происходит, но я видел казахских старейшин с длинными белыми бородами, видел их глаза, наполненные горечью и обидой. Им было тяжело, они осознавали неизбежность происходящего, понимали, что папа им не враг: не он принял решение распахать степь, он так же подневолен, как и они.

Папа оказывал глубокое уважение кочевникам, они это понимали и высоко ценили. Такое поведение моего отца стало для меня большим жизненным уроком: я впервые видел, как решаются взрослые вопросы. На самом деле, с кочевниками можно было не церемониться: силы были слишком неравны, против тракторов ни один кочевник не пошёл бы. Но мой папа предпочитал договариваться и предотвращать конфликты, сложность ситуации оставалась, но она была управляемой. Осознание того, как именно создаются договорённости, пришло ко мне уже во взрослом возрасте, но сама ситуация и папино поведение мне запомнились и запали в душу: я увидел живые примеры правильных управленческих решений и доброго человеческого отношения.

Ещё одно яркое воспоминание того времени – ковыльная степь. Когда в цветущем ковыльном поле гулял ветер, степь превращалась в голубое волнующееся море, которое не имело берегов. Когда по степи пошли тракторы, это бескрайнее море превратилось в чёрную, вывернутую наизнанку землю. Веками непаханая степь, богатая чернозёмом, готовилась под посевы. Разрушалась тысячелетняя среда обитания кочевого народа, табуны лошадей уходили то ли вдаль к невидимым берегам необъятной степи, то ли отправлялись в небытие, а за ними следовали казахские кибитки. Это было нужно великой стране, но нужно ли это было кочевникам? Они хорошо жили на этой земле, у них были огромные табуны лошадей, которые обеспечивали им традиционную безбедную жизнь.

В самом начале целинной эпопеи урожаи пшеницы были рекордными. Будучи ребёнком, я запомнил, что в первый урожайный год никто не знал, куда деть зерно и что с ним делать. Уже тогда я понимал, что взрослые поступили бездумно и даже глупо, засеяв бескрайние поля, не продумав заранее, как и где нужно будет хранить зерно. Железная дорога была очень далеко от села, элеваторы не построили, не было достаточного количества грузовых автомобилей, чтобы вывезти зерно с полей, не хватало подвижных составов для его транспортировки. Я помню, как бульдозеры двигали огромные горы зерна, потом зерно ссыпали на брезент и складывали в кучи – бурты. В огромной куче сырое зерно прело, температура в бурте поднималась, из-за этого зерно начинало гореть. Огонь стал причиной гибели большого объёма зерна. Это было страшное зрелище!

Несмотря на свой малый возраст, уже тогда я осознавал всю глупость и трагичность происходящего. Взрослые проделали такую тяжёлую работу, самоотверженно трудились, не жалея сил, выгнали несчастных казахов с их исконных земель, а потом так бездарно уничтожили результаты своего труда. Степь мощно отозвалась огромным урожаем, и из-за человеческой глупости всё погибло. Со временем всё наладилось: построили элеваторы, проложили дороги, организовали логистику, но первый урожай был самым большим. В Советском Союзе зачастую был важен исключительно результат, а не то, какими усилиями и жертвами он достигался.