Обернулся на сто восемьдесят солдатом на месте. От полукруга голова совсем адаптировалась. Красное полотенце лежало на тумбочке. Несколько шагов до просьбы.
Поднял, заново повернулся. Потолок застилался паровой завесой.
Дичка вышла из ванны. Вся мокрая, а голова, волосы сухие, не стала мыть.
– Теперь подойдите и отдайте его.
Сука! Заново залип! Теперь уже фокус был на лице, смотрел и казалось родным. Чем? Глазами, формой, цветом кожи? Ничем, просто бабский face. Ничего особенного. С таким ходят тысячи. Все, стоп. Нужно сейчас отдать полотенце, – отдал себе приказ.
Я подошел к мокрой, смотря точно в глаза. Все что ниже рассеивалось. В центре восприятия только ее лико. Все мои движения, последние две минуты заменены движениями роботов-терминаторов, которых любят показывать в восстаниях машин против людей.
Подойдя на расстояние пяди, протянул полотенце.
С ее стороны улыбка. Не берет то что просила, улыбается, стоя вытянуто, как на рентгене. С тела ее текли капельки водяной лавы. Такая мороженная ладонь, искупанная в кипятке, все равно осталась холодная. Что с ней? А может что со мной?
Животный инстинкт не работал – трахать ее не хочу, подчинять тоже. Что со мной?
Резко открылась дверь. Григорий Романович зашел, увидел нас рядом. Гость шатался еще больше, чем до его похода наверх. Принял значит, много принял. Прямо из той бутылки, что прошла весь маршрут и сейчас сдавлена в его кулаке.
На входе даже пальто не снял. В носках зато – чистоту любит.
– Ты уже познакомился? – подошел ко мне, – нет?.. Значит знакомься – Викро-о-рия.
Григорий Романович сжал ее грудь и потряс, произнося при этом ее имя несколько секунд. На женском лице было омертвение, такое же как у Лизы в сауне.
Мою правую руку схватил хозяин, поднес ко второй груди.
– На, потрогай. Мне из трех потаскух больше всего ее бюст нравится, – приставил пальцы к персиковому соску как на цвет, так и на ощупь. Сейчас мокрая, а сухая когда, наверное, точь в точь, как гробовой бархат.
Только чувствовал, не управлял – прижимал ближе и сжимал мне пальцы другой человек, стоящий рядом. Ему этого же показалось мало. Отодрал мою руку с Викториной кожи, и следом повел по животу, затем на гладкую киску. Оставались миллиметры.
– Может пойдем, посмотрим на других, (– нелепо тянул я тупую ноту голоса, – ты говорил еще две есть?
Моя клешня освободилась, как только он разжал свою. Рука как маятник начала колебания от лобка и обратно.
– Изволите посмотреть всех и выбрать лучшее? Понимаю, – Григорий Романович обхватил меня за плечи, – Рамиль, Рама? Можно так обращаться?
Говорящий не дождался согласия на сокращение моего имени.
– Отлично! А сейчас пойдем смотреть претенденток на твой член!
Меня вытащили из ванной комнаты. За шаг до выхода посмотрел на Викторию. Та глядела в мой закат, с надеждой, что вернусь. Вернуться только, наверное, мне, ведь уход-увод устроил для нее же.
На выходе стояли две опытные бляди. Другого слова не подобрать, типичные трахмашинки. Выглядели абсолютно идентично, начиная от взгляда и заканчивая стойкой бабочек на трассе. На протяжении всей истории снятия путан, попадались именно такие. Обе голые, обе в хороших формах.
Запах женского тела переполнял прихожую. Но это не запах женщины, это запах продажи женского тела. В ванне как-то по-другому пахло.
– Выбирай, – провел пальцем по животам стоящих хозяин.
Я отказался от предложенного, попросил выделить Викторию на ночь. Григорий Романович согласился.
