Двери обрамлял сочившийся сквозь щели свет, единственное освещение на берегу.
Как будто за ними скрывается луна.
– Куда это вы торопитесь? – спросил гном, мимо которого протиснулся Тэкчин. – У вас что, какие-то особые дела?
Галант кинул на него злобный взгляд, и гном умолк. Тэкчин продолжал отталкивать людей и угрожающе смотреть на них, пока вся группа не добралась до самых врат. Прижавшись вплотную к дверям, Мойя прикоснулась к холодному камню и ощупала лицо утопающей женщины.
– Какая у них тут симпатичная резьба. Так и тянет забежать внутрь. Как думаешь, кто те трое наверху?
– Понятия не имею, – ответил Тэкчин. – Что же до того, как попасть внутрь, у тебя есть на сей счет какие-нибудь соображения?
Он вопросительно взглянул на нее и хитро улыбнулся. Что бы ни делал Тэкчин, обычно это сопровождалось какой-нибудь веселой усмешкой. Жизнь была для него нескончаемым приключением. К счастью, смерть не умерила его жизнелюбия.
Он любит меня. Великий галант, некогда бог с другого берега реки, любит меня, Мойю – непутевую дочь прачки Одри.
Она никак не могла свыкнуться с мыслью, что ради нее Тэкчин выбросил больше тысячи лет жизни. За все то время, что они провели вместе, он ни разу не сказал: «Я люблю тебя». Но в тот удивительный миг самопожертвования, когда он взял ее на руки и отнес к трясине, он доказал свою преданность.
Мойя осмотрела гигантские двери и пожала плечами.
– Стучать не пробовали? – обратилась она к стоявшим рядом.
– Ты с ума сошла? – воскликнула нетерпеливая женщина.
Мойя кивнула:
– Возможно.
Отыскав наиболее гладкий участок дверного полотна, она подняла руку и трижды громко хлопнула по нему ладонью.
Стук получился громче, чем она рассчитывала, но ничего не произошло.
Мойя со всей силы толкнула ворота, но и это ни к чему не привело. Ее лишь слегка отбросило назад.
Вспыльчивая дама недовольно закатила глаза.
– Но попробовать-то надо было, – пожала плечами Мойя.
Привстав на цыпочки, она посмотрела на реку, катившую воды вдали, за толпой. Прибывали все новые люди. Их головы покачивались на воде, словно обломки затонувшего корабля, и очередные покойники выбирались на песчаный берег.
– Здесь, должно быть, несколько сотен человек, а то и больше. – Она повернулась к мужчине в ночной сорочке с желтыми пятнами на груди и под мышками; усы и борода у него сделались жесткими от засохших соплей. – Сколько нам ждать?
– Мне-то откуда знать? – Он с хмурым видом теребил свое грязное одеяние. – Я спал в своей кровати. А когда проснулся, очутился здесь!
В ответ Мойя состроила страдальческую гримасу.
– Ах, бедняжка! Умер в собственной постели, да? Как печально! Кое-кто из нас утонул в отвратительной болотной трясине. А вон того несчастного ублюдка, – она указала на мужчину в рваных лохмотьях, – судя по всему, задрал медведь. А на врата ты смотрел? Видел изображения? Неплохо бы тебе задуматься, как еще ты мог бы умереть. – Она покачала головой. – Умер во сне! Вот несчастье, честное слово!
Мужчина отступил и скрылся в толпе, оставив их у ворот.
Когда Сопливый Бородач исчез, Мойя повернулась к Дождю:
– Ладно, и как эта штука работает? Ну… сам-знаешь-что?
Гном выпрямился и замер, как будто его поймали на чем-то нехорошем.
– Что? О, э… точно. – Как и Мойя, он быстро осмотрелся, словно желая убедиться, что рядом нет посторонних. Затем тихо сказал: – В общем… ключ надо вставить в замок.
