– Никогда не успокаивайся, если поранил противника. Не останавливайся на полпути – добивай. Сразу. Помни – любой ворог смертельно опасен, покуда жив. А нечисть – она живучее вдвойне, втройне. А уж ее Князь…
Речь Олексы текла как вода. Всеволод слушал урывками. Голова гудела.
«Если поранил противника, – засело в мозгу. – Ес-ли-по-ра-нил»
Всеволод рискнул открыть глаза.
Полумрак избушки травника. Что травника – догадался сразу. По пахучим охапкам сухих веничков, подвязанным к низкому закопченному потолку. Что тут еще? Огляделся…
Маленькое окошко, затянутое мутным пузырем. Широкие жесткие полати. Поверх досок – медвежья шкура. На нее он и положен. Другой шкурой прикрыт.
Рядом – скамья. На скамье – Олекса. Больше никого. Старец сидит без рубахи. Грудь перевязана. На белой чистой тряпице – красные разводы.
Значит, правда? Значит, в самом деле? Достал-таки он в бою воеводу! Поранил.
Всеволод попытался улыбнуться.
Бо-о-ольно…
Его-то самого тоже… Достали… Поранили… В голову. И хорошенько так!
Да, его тоже… Но ведь сначала он… воеводу… А этого еще не мог. Никто. Никогда. По сию пору.
Всеволод снова попытался выдавить улыбку. Опять не вышло. Проклятущая боль в голове! И колокольный гул под черепной костью.
– …Даже издыхая, Черный Князь вложит всего себя в свой последний удар, – продолжал старец. – И он будет бить не так как я сегодня – в полсилы…
«В полсилы»?! Так, выходит, это было полсилы? Вот почему шлем и череп уцелели.
– Мне-то ты нужен живым, Всеволод, – сказал, словно угадав его мысли, Олекса. – А вот Черному Князю твоя жизнь без надобности.
Боль усилилась. Голова раскалывалась.
Полсилы… полсилы… полсилы…
– Скоро пройдет, – голос воеводы стал чуточку мягче.
Только Всеволод не верил. Не скоро. От таких ударов оправляются не скоро…
В полсилы ударов!
– Над тобой уже сказано заговорное слово.
Что ж, заговор травника – дело хорошее, но даже он…
– Моё слово, Всеволод. Заветное. Тайное.
Что?! У Всеволода глаза полезли на лоб. О том, что воевода обучен не только убивать, но и исцелять, дружина не знала. Никому еще этот свой дар старец Олекса не открывал. А вот ему – поди ж ты, открыл.
И ведь, в самом деле!
Боль, действительно отступала. Или так просто кажется? Нет, правда! Волны, терзающие изнутри ушибленную голову, накатывали реже и становились все мягче, милосерднее.
А если лечит Олекса так же умело, как и бьется на мечах…
– Спи, – сказал воевода. – Проснешься здоровым. А как проснешься – будешь собираться…
Куда? Мысли начинали путаться.
– … отправишься в путь…
В какой? Да, боль уходит, но голову взамен будто набивают мхом или ватой.
– … в дальний путь…
Зачем? Но задавать вслух эти и прочие вопросы сейчас отчего-то не хотелось. Потом, потом, все потом… Когда-нибудь…
– Приходит твое время Всеволод. В последнем бою ты прошел последнее испытание, и время твоего обучение закончилось. Но пока – спи.
Спи.
Спи.
Спи…
А вот это уже вроде и не старец Олекса шепчет. Кто-то в его собственной, Всеволодовой, многострадальной голове, чем-то мягким набитой, тихонько приговаривает. Глухо так, невнятно.
Спи…
Спать – хорошо.
И противиться тому нет ни сил, ни желания.
Боль ушла окончательно.
Пришел сон.
Странный сон. Колдовской. Заговоренный.
Не такой, как обычно, не такой, как раньше. Сон без сновидений. Только красным-красно было под закрытыми веками. Будто кровь одна лишь кругом, и будто тонешь в той крови.
Или уже не тонешь, а просто паришь, покачиваешься в ней. Покоишься. Как во чреве матери. Как в могиле.
