– Это точно.
Близнецы рассмеялись. Их, кажется, забавляло, что я так усердно крутил головой. Различить их было непросто: до того старательно они подобрали одинаковую одежду. Даже каменные пуговицы на сюртучках застегивали в неизменном порядке – пропускали две верхние и одну нижнюю. Кроме того, оба близнеца чуть присвистывали на шипящих. Я бы не удивился, узнав, что от рождения это было свойственно лишь одному из них, а второй просто перенял такую особенность. Единственным отличием были седые волоски, которые проглядывали в шевелюре одного из братьев.
– Неужели туман настолько густой, что через него совсем нельзя пройти? – с сомнением спросил я, вспомнив, как сам медленно, ощупью, но все же продвигался по брусчатке и в конце концов достиг городских стен Багульдина.
– О да, – закивал близнец, кажется, Шверк – тот, у которого была седина.
– По дороге в Целиндел, – подхватил Швик, – он такой плотный, что вы не слышите, как бьется ваше сердце. Дальше и того хуже.
– Пропадают всякие чувства. Можете хлопнуть себя по лбу, но не ощутите этого!
– Будто растворяетесь в тумане. Сами становитесь туманом.
– Да, да! Ущипните себя, схватите за нос, но ничего не почувствуете. Даже не будете знать, прикоснулись к себе или нет. Не скажете, холодно вам или тепло. А дальше…
– …дальше тело настолько немеет, что нельзя наверняка сказать, стоите вы или лежите.
– Уперлись в скалу или падаете в обрыв!
– Никаких чувств. Проткните себя иголкой, отрежьте себе ухо и – ничего. Непонятно, идет кровь или нет.
– Многие так и погибли.
– Отрезали себе ухо? – хохотнул Громбакх, расправившийся со всей едой и теперь вновь смазавший носовые бурки ароматными маслами.
– Нет. – Швик замотал головой и серьезно ответил: – Так и не поняли, что сошли с дороги и упали с обрыва.
– А я вот думаю, – прошептал Шверк, – они, конечно, упали на камни и разбились… Только ведь о своей смерти так и не узнали. Навсегда остались в тумане. Так и бредут по нему в надежде вернуться в город или спуститься в низину.
– Бредни, – отмахнулся Громбакх.
– История про Иодиса тоже бредни? – нараспев, подначивая охотника, спросил Теор.
Ему давно принесли яблочный пирог и новую чашу хмеля с соком эльны, но Теор не торопился приступать к ужину. За все это время только расшнуровал рукава и закатал их повыше. На правой кисти у него была сигва с изображением взмывшего над ареной акробата.
Громбакх взглянул на Тенуина. Тот, как и прежде, молчал, не шевелился, но теперь я был уверен, что он внимательно за нами следит и все хорошо слышит.
– Кто такой Иодис? – неуверенно спросил я.
– Гонец Тирхствина, нашего наместника, – ответил Шверк.
– Лучший гонец! – поправил Швик, выскребывая остатки крапивного супа.
– Да, лучший.
– Никто не верил, что туман пройдет через стены Багульдина.
– Но он прошел. Когда стало понятно, что туман никуда не отступит, Тирхствин отправил своего гонца с тревожной вестью в Целиндел. Нужно было сообщить эльгинцам. Такие дела по их части.
– Иодис был хорош! – Швик доел кабачки. Промокнул губы салфеткой и теперь говорил, поковыривая в зубах заостренной щепкой. – Из маоров[11]. У них там все настоящие бегуны. Такой и дикую кошку догонит в открытом поле.
– И места наши он хорошо знал. Мог вслепую до Целиндела добежать. Ему и лошади не надо было. Тракт идет петлями по косогору, а он, если что, бежал напрямик – по пастушьей тропке.
