Протагор захлопал громко в ладоши. Восхищённая Мегиста одарила благодарным взглядом атлета. Граник обнял за плечо Гермократа. Мирон продолжил, уже без подтрунивающей насмешки:
– Местность, где сейчас едем, называется Гиата. Но некоторые называют и Гиарота. Так пришлые говорят. Правильнее всё же – Гиата, как изначально предки нарекли. Здесь зарождался славный полис Сиракузы. Трудно зарождался. Раз за разом землю тучную приходилось отбивать у враждебных племён сикулов. Как ни лето, так война за пшеничные поля. Как ни случись приплод у скота, так сразу гости с оружием. Сколько здесь засад, сражений, стычек с сикулами первые поколения переселенцев пережили – и не счесть. Храбрые колонисты не отступили. Гаморы-то и поняли, что они гаморы только в борьбе с врагами. Здесь, на Гиате, сложился сицилийский характер. Переселенцы постепенно оттеснили сикулов. Кровью гаморов щедро полита Гиата.
Колонисты из Коринфа провели именно в Гиате первую борозду под первый посев пшеницы. Покажу вам камень – свидетель трудов у борозды. Рядом с камнем, серым, островерхим, выросла высокая пиния с причудливой кроной, ну знаете, такое… зелёное облако треугольной формы, точь-в-точь как камень под ней. Два треугольника – один на земле, другой в небе. Протагор, тебе, учитель, такое чудо понравится. Так вот, самая первая великая борозда колонистов пролегла именно в поместье гамора Полидама. Каждый гамор Сиракуз делает первые шаги по той борозде. Заполняют зерном первую борозду Сиракуз тоже только гаморы. Честь для аристократов – опустить зерно в борозду у Полидама.
Мирон очень серьёзен. Говоря о священной борозде, он вновь поминал предков-колонистов из Коринфа. Повернувшись к Гранику, атлет спросил:
– Наверное, столы сисситии, как всегда, расставят у борозды? Затворник Полидам бережно собирает орешки с пинии, толчёт, варит изысканный соус для лепёшек. Угощает солоноватым соусом только лучших друзей. Самые ухоженные плодородные поля в Гиате. Тут же наш знаменитый великолепный храм Зевсу, у священного источника Киану, там же рощи дубовые. Если ехать по этой самой дороге, то к храму Зевса и попадёшь. А нам вот сюда…
Мирон остановил лошадь у придорожной гермы. Без связи с ранее сказанным рассказчик тихо бросил довольному Гермократу:
– Тебе крепко достанется от Полидама. За словом в суму твой воспитатель не полезет. Старик может и кулаком приложить при всей почтенной сисситии. Ты как? Готов ли ко встрече с Полидамом? Да или нет?
Но лучший друг предпочёл отмолчаться. Гермократ привычно легко изобразил на лице надменность. Глаза юноши стали холодны, губы вытянулись в ровную нить. Мегиста выдохнула, поправила плащ, сняла шляпу, потрогала причёску. Пятеро всадников свернули у гермы вправо. Через полстадии их встретили домашние рабы в чистых, грубого плетения коричневых экзомисах. Прислужников десять, то мужчины разных возрастов, в руках у рабов – праздничные оливковые венки.
Спешившись, гости приняли венки и водрузили их на головы. Девушке же, к её удивлению, достался особый венок – из плюща и разноцветных полевых цветов. Пышный, сложного плетения, на медных скрепках. Мегиста вынула из плотного мешка семиструнную кифару-формингу. Коснулась кончиками пальцев струн. Пятеро приглашённых с достоинством, высоко подняв подбородки, зашагали к высокой, в три человеческих роста, сосновой арке ворот поместья Полидама.
